(1)

Ни один из поворотных моментов истории не может сравниться с нынешним. Со времен Потопа лишь один из них был столь же важен — тот, к которому готовил человечество св. Иоанн Креститель, а помогли встретить Христос и Его апостолы. Вместе с тем, в качестве исторических прецедентов могут служить и другие, менее важные перемены, которые, пусть даже не будучи точными моделями происходящего сегодня, все же могут в значительной мере способствовать установлению факторов, имевших решающее значение для успешного осуществления предприятий, которые обычно считаются выходящими за пределы человеческих возможностей. Нас же здесь интересует именно то, что выходит за эти пределы.

К таким предприятиям мы относим то, что было осуществлено Александром Македонским и Петром Великим. В обоих случаях в легендах об этих личностях и их героических деяниях достаточно явствен их истинный облик. Пусть даже мы не в силах проникнуть в душу каждого из них, но у нас есть возможность проследить, что ими двигало, установить эзотерический источник их дальновидности и сверхчеловеческой энергии. Беря за основу известные исторические факты, мы можем сделать выводы относительно того, каким образом сверхчеловеческие силы вмешиваются в рутинное течение человеческой истории.

Историческая наука имеет весьма малое отношение к этому эпическому аспекту деятельности и самих фигур Александра и Петра, поскольку он не входит в круг интересующих ее вопросов. Он скорее составляет предмет психологии, философии и в особенности эзотерической психологии.

(2)

Интересно заметить, что как Петр, так и Александр умерли от болезни на вершине триумфа своих начинаний — притом, что в течение всей жизни оба они подвергались величайшим опасностям. Александр, правда, во время своих военных походов был несколько раз ранен, но Петр за все время своего правления не получил и царапины.

Цель настоящей главы состоит в том, чтобы читатель, уже усвоивший содержимое первых двух томов «Гнозиса», получил полное представление об этих двух великих зодчих цивилизации, чья железная воля, ведомая высшим сознанием, изменила ход истории таким образом, что мир, в обоих случаях спустя три столетия, оказался подведен к великим поворотным точкам, знаменующим собою переходы между Циклами.

Выбор этих героев не случаен.

(3)

Начнем с Александра III Великого, царя Македонии, обратившись к работе Ульриха Вилькена с предисловием профессора Виктора Мартена, бывшего ректора Женевского университета¹. Мы позволим себе привести здесь окончание этого предисловия, дабы читатель получил представление об этой работе, примечательной во всех отношениях, в частности с интересующей нас эзотерической точки зрения. Об авторе этого сочинения, посвященного гению, положившему начало важнейшему периоду человеческой истории — эллинистической цивилизации, — Виктор Мартен пишет:

«Он выполнил свою задачу не только как великий историк, но, более того, как человек, для которого изучение прошлого направляет и питает размышления над настоящим. Если обратить внимание на то, каким образом он раскрывает определенные стороны жизненного пути своего героя, то обнаруживается, что автор ставит им в соответствие события нашей совсем недавней истории. Эти осторожно намеченные параллели и выводы из них (чаще подразумеваемые, а не сформулированные) всегда побуждают к размышлениям, зачастую противоречивым: благодаря возникающему в результате диалогу между автором и читателем последний выносит из встречи с этим высокоученым биографом Александра Великого чрезвычайно важные выводы»^2.

1 Ulrich Wilcken, Alexandre le Grand, нем. изд. Берлин, 1924; франц. перевод Робера Бувье, предисл. Виктора Мартена. Paris, Payot, 1933.

2 Op. cit, p. 10.

(4)

Обратимся теперь к тому, что профессор Вилькен говорит об Александре и его деяниях. Во Введении к своей книге он рисует такой портрет своего героя:

«Александр Великий принадлежит к тем немногим, кто положил начало новому периоду человеческой истории. Пожалуй, лишь он с такой силой запечатлел в мире свою личную волю, что его влияние отражалось на развитии человечества в течение еще нескольких веков: феномен этот тем более поразителен, что Александр умер, не дожив до тридцати трех лет... Его пребывание на земле оставило... нечто более прочное, чем империя, завоеванная им огнем и мечом, — превращение основанной им греческой цивилизации в цивилизацию общемировую... Однако, вне всякого сомнения, прежде необходимо было создать империю, ибо это, как часто бывало в мировой истории, было решением полководца, определившим направление развития цивилизации.

Цель нашего обсуждения — определить, какие силы властвуют над историей: Александр представляет собой прекрасное доказательство решающего значения личности. Гения, подобного ему, нельзя рассматривать в отрыве от его «окружения», равно как и нельзя считать его исключительно продуктом обстоятельств времени и места. Однако такой гений идет своим собственным путем, которому, не будь его, естественный ход событий в его время и в его стране никогда не последовал бы. Разумеется, подобно всем выдающимся лидерам, он движется в русле своей эпохи, но никогда не отдает себя на волю его волн: когда они увлекают его прочь от его идеала, он с поразительной энергией противостоит их стихийному потоку.

До него, в IV веке, уже имели место определенные феномены и движения, которые можно рассматривать в качестве предтеч эллинистической эпохи, — той трансформации классического эллинизма, зачинателем которой он был, — однако они, если быть совсем точным, были лишь предвестниками; именно он привел их к триумфу. Тем не менее своим существованием они показывают, что Александр во многих отношениях был именно тем человеком, которого ждала его эпоха»^1.

1 Op. cit., pp. 15-16.

(5)

Обратимся теперь к тем выводам, которые автор делает из своего замечательного исследования. В главе IX, озаглавленной «Ретроспективный анализ деятельности Александра», Ульрих Вилькен пишет:

«Александр, подобно Ахиллу, бывшему для него образцом, умер в расцвете сил, не дожив до тридцати трех. Его царствование не продлилось и тринадцати лет. Беглый взгляд на его титаническую деятельность открывает нам уникального гения, редкое сочетание неистовой страсти и холодной рассудительности. Этому наделенному железной волей человеку действия, чья политика была в высшей степени реалистичной, были в то же время свойственны некоторые иррациональные наклонности, такие как известная «ностальгическая тяга» к неизведанному и таинственному, которые наряду с его страстью к завоеваниям и влечением к научным открытиям привели его в итоге в отдаленнейшие уголки населенного мира. К числу такого рода иррациональных убеждений относилась и его уверенность в своем родстве с Гераклом и Ахиллом. Именно эта живая вера наделила его таким темпераментом и такой силой. Религиозный и не расположенный к философскому скепсису, Александр был твердо убежден в том, что боги взяли его под персональную опеку, и верил в свою миссию. На проходившей недавно конференции по античной стратегии¹ прозвучал следующий афоризм: «Для великих людей античности было характерно считать все свои поступки вдохновленными свыше». К Александру он применим более чем к кому бы то ни было. Когда прорицатель приветствовал его как сына Амона, он воспринял это как простую констатацию факта, признание его божественной силы.

1 General Hans von Seeckt, Antikes Feldherrntum, Weidm, 1929, p. 11.

Этим, в частности, объясняется то, что Александр счел себя вправе требовать от греков признания своей божественности и воздающихся ему соответствующих почестей. Эта непоколебимая вера в свою миссию вселяла в него полнейшую уверенность в успехе. Лишь приняв это во внимание, можно понять его поступки. Его выдающиеся способности давали ему возможность властвовать над людьми.

В Александре прочно переплелись полководец и Политик: свою политическую волю он проводил в жизнь властью главнокомандующего. Полководец в нем доступен пониманию в большей степени, поскольку эту часть своей деятельности, в отличие от политической, ему удалось довести до конца. Он принадлежал к типу царя-полководца, пользовавшегося безграничной властью над своими подданными и ресурсами своей страны, который не держал ответа ни перед кем, кроме себя самого. Ему не приходилось бояться «суда полководцев» — излюбленного аттической демократией действа, позволявшего ей снять с себя вину за любые прегрешения. Как глава Коринфского союза, он был гарантирован от какой бы то ни было критики своих воинских деяний. Кроме того, Александру посчастливилось унаследовать от своего отца лучшую в тогдашнем мире армию. Последний, будучи сам выдающимся полководцем, посвятил сына в секреты искусства ведения войны и оставил ему прекрасных командиров. Эти столь благоприятные обстоятельства позволили Александру довести свой военный талант до совершенства, однако главная его способность заключалась в несгибаемом упорстве, с которым он доводил до конца то, что считал необходимым. Он семь месяцев стоял у ворот Тира, прежде чем взял его. Для нас этого небольшого примера достаточно, чтобы воздержаться от проведения параллелей между Александром и Пирром, чем грешили столь многие как древние, так и современные авторы. Пирра всегда отличала нерешительность: он отказался от осады Лилибея спустя всего два месяца, в результате чего весь его сицилийский поход окончился ничем.

Александр проявил себя выдающимся лидером. Он знал, как увлечь за собой своих солдат, деля с ними все тяготы и опасности. В бою он служил им примером величайшей личной храбрости. Наравне с ними он совершал дальние переходы. Во время осады он всегда принимал участие в постройке осадных орудий и тому подобных работах, поощряя хороших работников и наказывая лентяев. Одержав крупную победу, Александр любил доставить удовольствие своим войскам, устраивая игрища, состязания и прочие празднества. Он щедро платил солдатам, компенсируя тем самым запрет на мародерство...

Об Александре в роли политика судить сложней, поскольку на момент его смерти его политические идеи все еще пребывали в стадии воплощения... Ни одно из его политических образований не приняло устойчивых очертаний; его неутомимый разум порождал все новые идеи. Невозможно представить себе, как изменился бы мир, проживи Александр еще десять или двадцать лет. В этом случае мы совершенно по-другому оценивали бы сделанное им в молодости — до 323 года! Посему никогда не следует забывать, что речь в данном случае идет лишь о начинаниях. Он так и не сказал своего последнего слова»^1.

1 Op. cit, pp. 242—247.

(6)

Приведенная цитата из книги Вилькена совершенно убеждает нас в величии Александра и его деятельности, равно как и в невозможности его объяснения с точки зрения того, что обычно называют человеческими возможностями, то есть в экзотерических терминах. Такой же характеристики заслуживает и деятельность Петра Великого.

Склад ума Петра и Александра одинаков вплоть до мельчайших деталей. Так, оба они проявляли нетерпимость к условностям, например, в своем нежелании носить бороду, считавшуюся в те времена признаком мужественности и мужской элегантности.

Прежде чем говорить о деятельности Петра, вернемся к деятельности Александра, взглянув на нее с эзотерической точки зрения, которой не касался Ульрих Вилькен. Примечательно, что такого рода оценка была дана Александру уже при жизни, когда была признана его сверхчеловеческая природа: его почитали как сына Амона, наделяя, как это бывало с героями в эллинистическом мире, божественными атрибутами. Мы столь далеки от той эпохи и живем в столь несхожем мире, что не в состоянии оценить истинное значение такого почитания, однако знаем, что эти атрибуты были тут же признаны за Александром многими сотнями людей. Некоторые первобытные христианские церкви почитали Александра святым. По какой же именно причине и в признание каких его заслуг?

По некотором размышлении ответ на этот вопрос представляется вполне очевидным: Александру принадлежит заслуга основания за три столетия до Христова Пришествия эллинистического мира, которому было суждено стать колыбелью христианства.

Христос сказал иудеям:

Неужели вы никогда не читали в Писании: камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла? Это от Господа, и есть дивно в очах наших.

Потому сказываю вам, что отнимется от вас Царство Божие и дано будет народу, приносящему плоды его...¹

1 Мф 21: 42-43, Пс 117: 22—23.

Но что же за «народ» имелся в виду? Вне всякого сомнения, эллинистический мир в целом. Вполне очевидно, что тем чудом в очах наших, о котором говорил Пророк, было своевременное появление этого огромного мира и созревание его ко времени Пришествия Христа и его отвержения избранным народом. Жертва была лишь заменой на случай неудачи: именно эллинистический мир, основанный Александром, принял эту Жертву, оказавшись благодатной почвой для семени, брошенного в нее явлением Божьего Сына в облике Сына Человеческого. Поистине, «это от Господа», и не будь этой «благодатной почвы», заранее приготовленной на случай неудачи, Жертва оказалась бы напрасной.

Можно без преувеличения сказать, что Александр был предшественником Христа в политическом и культурном плане, подобно тому как Иоанн Креститель был таковым в плане духовном.

Это что касается его деятельности. Если же говорить о нем как о человеке, то понимая слово «святой» так, как его понимали во времена ранних церквей, и принимая во внимание тот факт, что его признали святым в ту эпоху и позже в Исламе, мы увидим, что Александр принадлежал к эзотерической сфере. Иными словами, Александр пришел в мир для осуществления возложенной на него миссии; он был Индивидуальностью, а не просто личностью.

В эзотерическом плане это в равной степени относится и к Петру Великому. Мы не будем останавливаться здесь на чертах его характера, как это мы сделали в отношении Александра, поскольку в этом смысле между ними много сходного. Однако несмотря на то, что итог деятельности каждого из них оказался по сути одним и тем же, поначалу они двигались, так сказать, в противоположных направлениях.

Александр распространил эллинистическую культуру на весьма обширной территории, включавшей страны Востока и Запада, сделав их частью эллинистического мира. Петр же привнес на русскую почву Науку — ту самую Науку, что пришла из Древней Греции в те времена, когда наивно-благочестивая и набожная Россия впитывала эзотерическую Традицию и прятала ее в тайниках традиционного Православия—того Православия, что ревностно оберегалось в течение столетий, невзирая на все бури, политические катастрофы, вторжения врагов и длившееся два с половиной века монгольское иго.

Легко видеть, что наши герои действовали в противоположных направлениях: ученик Аристотеля, носитель наиболее развитой на то время культуры и блестящей цивилизации, Александр насаждал как цивилизацию, так и культуру силой оружия. Он и сам был проводником и насадителем культурных ценностей. Лучшим тому доказательством может служить знаменитая Описская молитва, в которой Александр, одержав победу, выразил пожелание, чтобы македоняне и персы наряду с общим процветанием наслаждались гармонией общности власти .

Именно этими словами лидер, обладавший высокой эзотерической культурой, провозгласил принцип федерализма в созданной силой оружия многонациональной империи. Необходимость этого была осознана лишь спустя триста лет после его смерти, несмотря на то что пророчество об этом «чуде от Господа» было дано еще семь веков тому назад.

Несмотря на поразительное сходство характеров, Петр, в отличие от Александра, своими успехами был обязан лишь себе самому. Ради совершения задуманного ему пришлось усовершенствовать армию, обзавестись флотом и прочими средствами ведения войны.

Когда Петр взошел на трон, уровень культуры, особенно духовной, был в России весьма высоким. Иначе русский народ никоим образом не смог бы сохранить свое национальное или, скажем, государственное самосознание, бывшее источником той силы, которая позволила ему противостоять всем нашествиям, сохранив себя как целое. Однако культура эта тяготела, как это теперь называют, к своего рода изоляционизму. Лучшие умы России понимали это и отдавали себе отчет в том, что она испытывает недостаток цивилизованности. Задачей Петра было восстановить в этом отношении равновесие. Интеллектуальное развитие и технический прогресс, имевшие место в Европе со времен Возрождения, а также военный опыт, приобретенный во время Тридцатилетней войны, отбросили Россию назад в материальном отношении. Ситуация становилась опасной, и опасность состояла в том, что многовековые усилия в духовной сфере могли быть сведены на нет мощью Запада. Сознавая это еще в юные

Ulrich Wilken, op. cit, pp. 223—224.

годы, Петр сам столкнулся с неразрешимой для обычного человека задачей: ему требовалось сначала выучиться в соответствии со своими склонностями, а потом научить этому других. Его воле, как и воле Александра, были неведомы ни неодолимые преграды, ни приступы отчаяния, подобные тем, которые довелось пережить Юстиниану Великому.

Необходимо было действовать постепенно. Прежде всего следовало выучиться самому и создать зародыш современной армии. За выполнение этой задачи Петр взялся в возрасте четырнадцати лет. Некоторое представление о его тогдашней деятельности дает нам девиз, выгравированный на печати молодого царя:

Я есмь в чину учимых и учащих мя требую.

И тем не менее своими достижениями Петр был обязан прежде всего самому себе. Его неутолимая жажда знаний и практических навыков сделала его великим Государственным Деятелем, блестящим организатором и дипломатом и ничуть не худшим полководцем и адмиралом. Проницательный и реалистичный, он был мудрым политиком и родоначальником принципа «политики интересов». Этот стратег был, кроме того, математиком, гражданским и военным инженером, а также одним из создателей начатков теории кораблестроения. Он показал себя прекрасным специалистом в артиллерии (как в производстве соответствующего оборудования, так и в его применении); был он также экономистом, финансистом, врачом. Наряду с законодательной деятельностью он занимался историей, философией и литературой. В довершение всего он великолепно владел девятнадцатью ремеслами^1.

1 В Домике Петра I— его первом жилище в Санкт-Петербурге — выставлены некоторые сделанные им вещи, вплоть до фигурок из слоновой кости, вызывающих особое восхищение. Совершенно непостижимо, как Петру удавалось выкроить время для изготовления столь изысканных произведений, по своей искусности могущих соперничать с работами художников античности.

(7)

От кого же Петр унаследовал свои способности? Его отец, царь Алексей Михайлович, прозванный Тишайшим, был весьма почитаемым монархом, образованным и преданным своему Отечеству, однако он не шел ни в какое сравнение с отцом Александра, о котором Феопомп сказал: «Как бы там ни было, Европа никогда не производила на свет человека, подобного Филиппу, сыну Аминты». Что же до матери Петра, царицы Натальи, то ее вряд ли можно уподобить властителям Олимпа. По свидетельству историка того времени, князя Б. И. Куракина, «она была совершенно не способна к государственным делам». Откуда же в таком случае Петр позаимствовал свои выдающиеся качества?

Вопрос этот до сих пор остается открытым, поскольку все попытки ответить на него из рациональных соображений страдают неполнотой. Как писал Ключевский, для того, чтобы составить суждение о деятельности Петра, приходится признать, что он родился «с уже заложенным в голове планом его реформ».

Прекрасный портрет Реформатора дает нам Вольтер. Он был современником Петра, пережившим его на пятьдесят лет. Это позволило ему проследить деятельность императора от самых истоков и оценить ее последствия спустя полвека после его смерти.

Труд Вольтера особо ценен тем, что автор нисколько не уступает в величии своему герою. Будучи сам философом, Вольтер первый воздал должное Петру не только как герою, законодателю и дипломату, но и как выдающемуся философу. Личные качества Вольтера—прежде всего, величие его разума, — придали его анализу непредвзятость, недоступную политически пристрастным историкам^{1 .} Не предлагая разгадки тайны Петра, Вольтер говорит о нем в достаточно экспрессивной манере. «Более всего впечатляет, — пишет он, — та крайне малая вероятность, чтобы человек, подобный царю Петру, родился именно в Москве. Один шанс из миллиона, нет, из числа всех когда-либо живших россиян, что этот гений, столь противоречащий духу своей страны, был бы дан кому-нибудь из русских. И лишь один шанс из шестнадцати миллионов — таково было в то время население России — был в пользу того, что жребий природы пал бы в этом отношении на царя. И все же произошло именно это»². Далее Вольтер пишет:

«Сегодня эту Империю называют одним из наиболее процветающих государств, а Петра — одним из величайших законодателей. Несмотря на то что мудрецы прочили его начинаниям неудачу, его успехи навеки прославили его. Сегодня мы считаем, что Карл XII заслуживал звания лучшего солдата Петра Великого. Между тем первый из них оставил за собою лишь руины, тогда как второй показал себя зодчим. Тридцать лет назад, когда я писал историю Карла, я позволил себе по сути именно такое суждение. Полученные мною теперь впечатления о России позволяют мне говорить об этой стране древних народов, но вполне современных законов, обычаев и искусств. История Карла XII занимательна, Петра же — поучительна»^3.

1 С течением времени меткость вольтеровских суждений, изложенных впервые в его вышедшей в 1727 году Истории Карла XII, а впоследствии в Истории Российской Империи в царствование Петра Великого (1775), становится все более очевидной. С одной стороны, феномен этот объясняется тем, что реформы Петра были изначально нацелены на отдаленное будущее. Даже сегодня, спустя два с половиной столетия, мы не до конца осознали их сущность. С другой стороны, гений Вольтера, опередивший свой век, мог оценить деятельность Петра с точки зрения не только того времени, но и далекого будущего, которое эти два человека смогли разглядеть сквозь мглу веков.

2 Voltaire, Anecdotes sur le tsar Pierre le Grand, Paris, Librarie Firmin-Didot Freres, 1846, pp. 542—543.

3 Op. cit, p. 261.

(8)

От француза Вольтера ускользнуло то, что подчас ускользает и от русских историков, а именно, что гений Петра ни в коей мере не «противоречил духу его страны». На самом деле Петр был носителем имманентного сознания породившего его народа, проявляющегося в двух органично связанных формах — исторической и динамической. Именно в нем, как в фокусе линзы, сошлись наклонности и исторические чаяния русского народа, традиции славянской расы и всего православно-эллинистического мира.

Благодаря этому Петр олицетворил Россию своим гением, бывшим одновременно возвышенным и практическим, равно как и высвобожденной им скрытой мощью, не ведавшей неодолимых преград. Даже физически он, при его двухметровом росте и геркулесовой силе, символизировал эту необъятную империю народов, царем которой он был избран и для которой он стал отцом и императором.

(9)

Чтобы эта глава не оказалась чересчур растянутой, мы не станем вдаваться в детали петровской Реформы. Необходимо все же остановиться на эзотерическом аспекте этой деятельности.

При поверхностном взгляде на Реформу часто упускают из виду, что она носила строго систематический характер. Петр приспосабливал свои планы к обстоятельствам: иногда он изменял их в свете приобретенного опыта, в других же случаях — соответственно своим нуждам. При этом он не останавливался ни перед чем, если полагал, что установление нового порядка целесообразней обновления старого. О том, что Реформа была обусловлена прежде всего военными нуждами и обстоятельствами, говорилось не единожды. Примечательно, что хотя она проводилась в условиях критических и, кроме того, Петру, не имевшему времени для передышки, приходилось в равной степени работать мечом и пером, она менее всего представляется непродуманной или импровизированной. Наоборот, она всегда оказывалась выше конкретных обстоятельств, так что всякая ее составляющая согласовывалась с целым, как в пространстве, так и во времени. Это объяснялось тем, что, будучи, подобно Александру Индивидуальностью, Петр всегда был последователен и правдив по отношению к самому себе. Руководимый предпринятой им — по его собственным словам, ради пользы и прибытка общего... от чего облегчен будет народ ,— Реформой, он посвятил ей всю свою жизнь. Именно поэтому Реформа не оказалась внутренне противоречивой, именно поэтому различные ее составляющие, осуществленные в различные периоды жизни государства и в различных ее областях, зачастую будучи подстегиваемы неотложными потребностями, слились в конце концов в единое гармоничное целое. Так было в течение тридцати восьми лет, начиная с первых петровских мероприятий, осуществленных им в четырнадцатилетнем возрасте. Возможно ли не прийти к заключению, что общий план Реформы был продуман прежде, чем юный царь начал его осуществлять? Этот вывод, каким бы он ни показался парадоксальным, напрашивается сам собой: как и в случае Александра, деятельность, осуществленная Петром в России, выглядит как исполнение миссии.

Полное собрание законов Российской Империи, т. I, №3840. (См. также: Воскресенский Н. А. Законодательные акты Петра I. — М.-Л., 1945, стр. 156). —Прим. перев.

(10)

С эзотерической точки зрения было бы небезынтересно знать, что думал о своей Реформе сам император. К сожалению, прямые его высказывания по этому поводу до нас практически не дошли. Однако, услышав о том, что его посланники подписали Ништадский мир, он воскликнул: «На этом первая стадия обучения русского народа окончена!» Он возвращался к этой формуле несколько раз, в том числе в письменной форме, но пояснил ее лишь однажды, когда его сподвижники попросили его просветить их в этом отношении. Петр взял карандаш и написал:

3x7 = 21,

имея в виду, что Реформа проводилась в три стадии, каждая из которых длилась семь лет:

1. Накопление сил (1700—1707);

2. Упрочение русской славы (1707—1714);

3. Установление «доброго порядка» (1714—1721).

Отсюда становится видно, что Реформа состояла в осуществлении трех семилетних планов с последовательным смещением центра тяжести. До сих пор непонятно, каким образом и когда эти планы были задуманы и разработаны, иными словами, откуда царь черпал свои идеи. Все исследователи петровского времени сходятся на том, что он легко порывал с традициями в любой области ради установления нового порядка. Но если принять во внимание условия, в которых приходилось работать Петру, введение таких новшеств покажется невозможным без полного, заранее разработанного плана. И вновь мы вынуждены признать, что перед нами несомненная загадка.

Как и в случае Александра, мы утверждаем, что решение этой загадки может быть найдено лишь в эзотерической сфере.

(11)

Петровская Реформа породила множество критических суждений и пессимистических прогнозов. Многие в Европе утверждали, что своим успехом она обязана лишь стальной воле Реформатора и что после его смерти страна неминуемо откатится назад, в прежнее состояние. Жизнь доказала обратное. Это тем более поразительно, что из тринадцати монархов, наследовавших российский трон начиная со смерти Петра в 1725 году до Революции 1917, лишь дочь Петра Елизавета I продолжила его деятельность. С помощью сподвижников отца она спасла Реформу. Ее наследники оказались слабовольными и недалекими: представители династии, правившей Россией в течение ста пятидесяти пяти лет после смерти Елизаветы, методично ставили препоны на пути осуществления заветов Реформатора, сведя на нет многое из им достигнутого.

Чем же можно объяснить успех Реформы? Он был обусловлен следующими факторами:

1. Привлекательность цели и ее соответствие эпохе;

2. Полезность и осуществимость начинаний;

3. Точная определенность целей и открытость для новых талантов — первая серьезная попытка осуществления принципа равенства возможностей (излюбленным выражением Петра было «заслуги прежде родословной»);

4. Страсть, с которой отец Реформы не жалея себя служил национальным интересам; он всегда оказывался в самых опасных местах в наиболее критические моменты. Петр знал, как заразить этой страстью российскую молодежь, преданную ему душой и телом;

5. Сила личного примера Петра;

6. Его почти сверхъестественная способность с первого взгляда распознавать талантливых людей и искусство их последующего использования.

(12)

Существует весьма любопытный документ, из которого мы узнаем, как Император оценивал достигнутое за тридцать лет войны. Это написанная им от руки программа празднеств в честь заключения Ништадского мира, датированная 27 апреля 1724 года; Петр, таким образом, написал ее за полгода до своей смерти.

В его заметках читаем:

«Надлежит в первом стихе помянуть о победах, а потом силу писать во всем празднике следующую: 1) неискусство наше во всех делах. 2) А наипаче в начатии войны, которую, не ведая противных силы и своего состояния, начали как слепые. 3) Бывшие неприятели всегда не только в словах, но и в гисториях писали, дабы никогда не протягать войны, дабы не научить тем нас. 4) Кабы имели внутренние замешания, также и дела сына моего, також и турков подвигли на нас. 5) Все прочие народы политику имеют, дабы баланс в силах держать меж соседов, а особливо чтобы нас не допускать до света разума во всех делах, а наипаче в воинских; но то в дело не произвели, но яко бы закрыть было сие пред их очесами. Сие поистине чудо Божие; тут возможно видеть, что все умы человеческие ничто есть против воли Божией. Сие пространно развести надлежит, а сенсу довольно»^1.

Цитируется С. М. Соловьевым в Истории России с древнейших времен, т. XVIII, гл. III.

(13)

Добавим теперь несколько штрихов к портрету Петра как философа. Мы уже видели, что первым увидел в Императоре философа Вольтер. С тех пор никто не отважился написать по этому поводу ни строчки.

В личном, социальном и политическом плане основой философии Петра были Вера, Надежда и Знание, искренние благодаря безграничной Любви к своему народу и неколебимой вере в него.

Среди бумаг Императора была обнаружена рукопись, предназначенная, вероятно, для личного пользования в часы раздумий. Она датирована 1722 годом и содержит краткое сравнение Десяти Заповедей с евангельской доктриной. Рукопись представляет собой таблицу, состоящую из двух колонок: слева приведены одна под другой Моисеевы Заповеди, справа же — краткие замечания по поводу каждой с перечислением соответствующих грехов. Затем идет следующий текст:

«Описав все грехи против заповедей, един токмо нахожу грех лицемерия или ханжества необретающийся, чего для? Того ради, понеже заповеди суть разны и преступления разны против каждой, сей же грех все вышеписанные в себе содержит».

Показав таким образом, что лицемерие суть основа всех десяти категорий грехов, Петр затем делает заключение о значении лицемерия в связи со всеми прочими грехами, а также о его собственной роли. При этом он опирается на Новый Завет и заканчивает свои заметки следующим образом:

«Наконец, Христос Спаситель ничего апостолам своим боятися не велел, а сего весьма велел: блюдитеся, рече, от кваса фарисейского, еже есть лицемерие»¹ .

Эти заметки полностью раскрывают внутреннюю сущность Петра. Это вовсе не «умозрительное» заключение: за всю свою жизнь Петр никогда не опускался до лицемерия.

1 Кабинет Петра I, отд. I, кн. 31; Соловьев, там же. (Петр цитировал Евангелие от Луки 12: 1.)

(14)

В заключение этой главы расскажем об обстоятельствах смерти Реформатора. Известно, что Петр страдал от нефрита, однако, будучи уверен в крепости своего организма, пренебрегал заботой о собственном здоровье. В результате с годами приступы становились все более частыми и болезненными. 10 октября 1724 года, перенеся во время церемонии спуска на воду нового корабля один из самых тяжелых своих приступов, он, обратившись к голландскому послу, сказал лишь, что неважно себя чувствует. Через несколько дней, вопреки советам врачей, Петр отправился инспектировать Ладожский канал, а затем на железные копи в Олонец, где собственноручно выковал стофунтовую болванку. Из Олонца он отправился в Старую Руссу на соленые озера, откуда в середине ноября отправился на своей яхте в Санкт-Петербург. Подойдя к Лахте, расположенной в устье Невы, он увидел севший на мель люггер из Кронштадта. Император поспешил ему на помощь, так как море было неспокойным. Он прыгнул в воду и вынес на себе на берег двоих солдат, находившихся без сознания. Затем, по пояс в ледяной воде, Петр снимал судно с мели. Этот подвиг оказался для него роковым. Он простудился и тут же получил новый приступ. Обессиленный, он вернулся в Петербург. Приступ достиг своего пика 28 января и причинял Петру сильнейшие боли. 2 февраля Император был причащен и соборован, но до последнего вздоха не прекращал работать; он издал четыре указа, а когда почувствовал приближение смерти, объявил амнистию всем гражданским и военным преступникам, приговоренным к казни.

(15)

Российская монархия, вообще говоря, была выборной, но, как в Риме и Византии, царствующий монарх иногда назначал своего наследника. Петр Великий узаконил этот обычай, однако сам умер, не сумев назвать преемника. Вечером 7 февраля 1725 года, будучи уже при смерти, он потребовал доску и мел и стал писать, но мел выпал из его внезапно парализованной руки. Тогда он послал за своей дочерью Анной, бывшей его секретарем, чтобы продиктовать ей свою последнюю волю. Когда царевна приблизилась к его постели, он утратил также способность говорить. Из написанного им на грифельной доске удалось разобрать лишь «отдайте все...»

Император умер в 8 часов утра 8 февраля 1725 года.

Престол оказался вакантным. Смерть этого незаурядного человека поставила Россию перед альтернативой: вернуться, как хотели противники Реформы, к старому порядку, когда власть была сосредоточена в руках бояр, или же следовать по пути, на много веков намеченному Реформатором.

В течение следующих шестнадцати лет в стране царил режим «фаворитов». Спасти положение мог лишь дворцовый переворот, каковой и был осуществлен Елизаветой, дочерью Реформатора. Новая императрица призвала во власть всех верных последователей своего отца и в течение двадцати лет своего царствования решительно направляла Россию по пути, намеченному Петром Великим.

Первая часть эзотерической деятельности Реформатора была таким образом спасена. Впоследствии же участь ее была трагична. Через полтора столетия после смерти Елизаветы она прошла Испытание Огнем. Русская Революция до самих основ всколыхнула национальное сознание и потрясла социальную структуру всего человечества.

Сегодня осуществляется вторая часть петровской деятельности.

В следующей главе мы попытаемся показать ее связь с Эрой Святого Духа, ибо она близко, при дверях^1.

Мф 24: 33