ГЛАВА ДЕВЯТАЯ МАСОНЫ, СУФИИ, ОБЩЕСТВА ПОСВЯЩЕННЫХ

Мы увидели, что несколько независимых направлений поиска, с целью установить источник гурджиевской системы, привели к выводу, что учение Гурджиева имело суфийское происхождение, а его источник находился в Азии, вероятно, в Афганистане.

Материал, который мы далее рассмотрим, позволяет предположить, что Афганистан — это нечто гораздо большее, чем источник системы Гурджиева; фактически он — первоисточник всего диапазона эзотерических систем, которые Запад (и Восток) ошибочно связывал с другими странами.

Предлагаемые здесь вниманию читателя сведения представляют собой первый общий итог исследования, проведенного группой из пяти человек (о ней мы уже упоминали в пятой главе). Каждый из них занимался какой-то одной ветвью эзотерической традиции и продолжал изучать свою область до того момента, когда дальнейшее отслеживание источника представлялось уже невозможным. Оказалось, что все пятеро сошлись в одной точке.

Один представитель группы интересовался колдовством и его возможными связями с тайными обществами иных видов. Другой — исследовал распространение индуистских и буддистских эзотерических верований. Третий искал ключи, которые могли бы установить происхождение западного масонства. Четвертый провел исследования учений Гурджиева, индонезийского культа Субуд и философии Успенского и его последователей, включая доктора Мориса Николла, доктора Кеннета Уолкера и Родни Кол-лина. Пятый тщательно изучил теософию и антропософию, алхимию психологического толка и Веданту.

Вскоре после объединения итогов этих трудов стало очевидным, что в каждом из них присутствует один общий фактор. Исторические, топографические и психологические данные четко указывали на то, что все изучавшиеся культы родились на Востоке.

Позднее стала вырисовываться еще более удивительная возможность, а именно, что у всех этих систем — общий источник.

Можно было проследить, что ведантическая теория о гуру как обучающих мастерах пришла в Индию на двух, а то и трех культурных волнах, накативших на эту страну из-за ее пределов. В то время как западные исследователи ведических учений склонны считать центром и источником Веданты традиционную мудрость Индии, сами индусы знают, что их учения пришли к ним «с другой стороны гор».

Индуистские писания созданы в тот период, когда племена индусов были единой аграрной общиной в «сердце» Азии — то есть в том центральном азиатском районе, куда входили Афганистан, Хорасан и территории, принадлежащие ныне России1. Ссылки на религиозно-магическую практику, содержащиеся в Ведах, относятся к той эпохе и связаны с этими местами.

Когда пришельцы обосновались на территории Индии и стали называться индусами, они продолжали искать божественное вдохновение на своей исконной родине. Такой крупный специалист, как мадам Александра Давид-Неэль, относит санскрит и тибетскую Шамбалу (мифологизация сделала ее «местом вне пределов Земли»)

1 Имеются в виду республики Средней Азии, входившие в состав СССР. Книга написана до распада СССР. Прим. Переводчика.

 к Балху (Афганистан) — древнему поселению, известному как «мать городов»1. Другие места, считавшиеся долгое время легендарными, также были идентифицированы историками и географами как районы на территории современного Афганистана.

Согласно теософу Алисе Бейли2, в Шамбале живет Са-ньят Кумара (которого обычно отождествляют с библейским «Патриархом Времен»), Уровнем ниже расположена триада мирового правительства: Ману, Майтрейя и Мана-чохен, несущие общую ответственность за создание и размывание расовых типов, а также за подъем и падение цивилизаций — несомненно, в этом символически отражена идея материального Центра, которую мы уже выдвигали.

Согласно афганскому фольклору, после мусульманского завоевания Балх часто называли «Поднятой Свечой» («Шам-и-Бала»), что, несомненно, является классическим примером «оперсидчивания» санскритского слова «Шамбала».

Эзотерические связи Балха не распались и с приходом в эти края ислама. Он стал центром научной деятельности и мистицизма. Уроженцем Балха был Джалаледдин Руми, великий мистик XIII века и основатель братства «Кружащихся дервишей». Его учитель Санаи был родом из близлежащего города Газны. В Балхе учился Омар Хайям; это родина Абу Али Ибн Сины (Авиценны). Аделард Батский перевел большой труд по астрономии, принадлежащий Абу Машару, жившему в Балхе.

В средние века и в более поздние времена суфийские миссионеры распространяли свое учение в Индии. Они приходили из Афганистана. Техники, верования и практики, которые они приносили, одинаково воспринимались как индуистскими, так и могольскими правителями,

1     Alexandra David-Neel, in Les Nouvelles Litternires, No. 1390,1954, p. 1.

2     Initiation, Human and Solar, Lucis Press, New York, 1933.

а также их мусульманскими подданными. Могольский правитель Дара Шикох утверждал, что суфийское учение тождественно учению, лежащему в основе Вед, и написал несколько книг, чтобы доказать это, за что и поплатился жизнью, так как в его словах усмотрели отступничество от ортодоксальных положений ислама.

На Западе высказывалось бесконечное число домыслов о происхождении антропософии Рудольфа Штайнера. В исследованиях Джона Саймондса, биографа печально известного Алистера Кроули, подразумевается, что Штай-нер не просто сам по себе достиг такого уровня внутреннего развития, который позволил ему создать всемирное эзотерическое движение. Судя по всему, он прошел подготовку в тайном обществе «Ordo Templi Orientis» (О.Т.О.), где одно время значился Гроссмейстером Австрии.

Такие несхожие производные, как эзотерическая философия Макса Генделя и современное общество «AMORC» (которое для вербовки новых членов дает объявления в газетах), ряд исследователей относят к источнику, с которым Штейнер был связан еще до 1911 года.

По всей видимости, события развивались в следующем хронологическом порядке.

В 1890-х годах Карл Кельнер, житель Вены, имевший высокую степень в масонстве, был посвящен в тайное восточное общество, о котором почти ничего не известно. Кельнер вступил в контакт с тремя членами этого общества; по крайней мере, один из них был арабом1.

Кельнер вернулся в Германию, где вместе с тремя другими масонами — Гартманном, Кляйном и Реуссом — в 1902 году организовал общество «Ordo Templi Orientis», которое, как было заявлено, владело «той же тайной, что и храмовники с иллюминатами». Очевидно, эта организация имела дело с той же магической техникой, что была

1 J.Symonds, The Great Beast, Rider, London 1951, p. 104.

независимо разработана в Англии Алистером Кроули после того, как он добился исключения из общества «Золотая Заря» Макгрегора Мазерса.

Со временем общество «Золотая Заря» (по версии Кроули) и немецкое «О.Т.О.» Кельнера, Гартманна и Реусса объединились; возможно, именно присутствие Кроули в составе совместной организации вынудило Штайнера покинуть «О.Т.О.».

Среди европейских тайных обществ того периода (тех, что получили общую классификацию как «розенкрейцерские») «О.Т.О.» занимало видное место. Среди этих обществ значились «Розенкрейцерское Общество Англии» (позднее «Золотая Заря»), «Красная Роза и Золотой Крест» (мезо-терическая секция «Золотой Зари»), «Агgentium Astrum»1 (эзотерическая секция «Золотой Зари»), «Licht, Liebe, Leben» и другие2.

По всей видимости, современные розенкрейцеры не обладают достоверным знанием о своем происхождении. В книге «Загадка розенкрейцеров»3 Мэнли П.Холл заявляет, что, за исключением нескольких туманных обобщений, из этих источников нельзя извлечь никакой реальной информации. «У каждой группы было собственное мнение на этот счет, но каждая испытывала прискорбную нехватку документов, необходимых для подтверждения ее притязаний».

В розенкрейцеровских ложах традиционные мнения сходятся только в том, что движение основано немцем Христианом Розенкрейцем, который был посвящен в Палестине некой арабской группой.

Если осознать, что суфийский учитель Сухраварди из Алеппо владел обучающим методом, называвшимся

1     «Серебряная звезда». Прим. ред.

2     Согласно розенкрейцерской легенде, основатель ордена получил свое знание в Аравии, Фесе (Марокко) и Египте.

3     Philosophical Research Society, Los Angeles, 1951.

«Путь Розы», и что суфийский термин, обозначающий де-рвишеское упражнение, имеет тот же согласный корень, что и слово роза, то можно с полным основанием предположить суфийское происхождение розенкрейцеров.

Согласно антропософскому учению Штайнера, в IX веке багдадский халиф Гарун аль-Рашид попытался создать эзотерический центр. Главным помощником халифа был Джафар Бармакид, чья семья, Пармаки или Бармаки, из поколения в поколение являлась хранительницей буддистских религиозных святынь в Афганистане. Кажется, что все дороги ведут в Балх.

Известно, что у Гарун аль-Рашида были контакты с суфиями, особенно с одним учителем в Мекке и другим в Басре — они предостерегали его по поводу предпринимаемой им деятельности. Один из этих учителей — не кто иной, как великий суфийский мудрец Фудайл, сын Айяда.

Был и еще один суфийский учитель, поддерживавший связь с Гарун аль-Рашидом, — это Ибн аль-Атахийя (умер в 828 году) — к нему как к важному источнику ведут следы «ведьмовского» культа Западной Европы. И хотя у «ведьм», скорее всего, есть непрерывная традиция со времен неолита, колдовство, известное на средневековом Западе, своей формой обязано чему-то еще, заимствованному у Востока. Этот фактор мы постараемся идентифицировать в следующей главе при обсуждении последствий утечек знания развивающих техник.

Заметной связи между последователями ведических учений и европейскими ведьмами не существует, но, похоже, и те, и другие эволюционировали — или инволюци-онировали, — получив один и тот же толчок суфийского происхождения. Организационные формы и возникшие позднее организации вполне могли использоваться в качестве проводника.

Точно так же трудно представить себе связь между тибетской формой ламаизма и кружащимися дервишами,если не обратить внимания на их связь с Балхом в Афганистане и на тот факт, что далай-ламу в его дворец традиционно сопровождают пять дервишей.

Недавнее исследование предположило наличие связи между масонством и суфизмом1; а также неоднократно высказывались предположения о связи между розенкрейцерами и масонами.

Кроме того, обнаружены связи между масонами и иллюминатами2.

На Балканах суфии ордена Бекташи считают себя масонами3, а известные техники европейских иллюминатов практически идентичны техникам секты Рошания («Озаренные») в афганской провинции.

Орден Бекташи основал Хаджи Бекташ из Хорасана. Это братство имеет связи с Кафиристаном. Правда, мусульманские историки считают связь с Кафиристаном мифом, так как нет документальных свидетельств того, что Бекташ бывал там. Однако некоторые упражнения, которым обучал Гурджиев на Западе, идентичны с практиками Бекташа, а Гурджиев, как известно, провел некоторое время в Кафиристане. Таким образом, Балх, Хорасан, Кафиристан и район, где находится иллюминистская Рошания, — все они расположены поблизости друг от друга в одной области Афганистана.

Во многих отношениях теософская доктрина гималайских Учителей, получившая распространение благодаря мадам Блаватской, очень близка к суфийской традиции Хваджаган (что означает «Мастера»), Теософские учителя (которые, по ее словам, живут в Гималаях) в лучшем случае нематериальны, но учителя Хваджаган вполне телесны и реальны. Начиная с X века они живут в районе Гин-дукуша. Гиндукушский хребет находится в Афганистане; географически он является западным отрогом Гималаев.

1     Idries Shah, The Sufis, p. 178 et seq., и см. J.KBirge, The Bektnshi Order of Dervishes, Luzac, London, 1937.

2     Anonymous, The Trail of the Serpent, London, 1936.

3     «Очень странно, что дервиши ордена Бекташи считают себя масонами и склонны относиться к ним по-братски» (Brown, Danishes, Chap II).

Проведя что-то наподобие компьютерного анализа компонентов теософии, профессор Денис Саурат1 показал, что все элементы, на которые можно разбить эту систему, сами по себе существовали в европейской оккультной литературе еще до того, как мадам Блаватская появилась на свет. Он заключает, что она могла бы написать весь свой теософский корпус, не выходя из русской библиотеки.

Работая над данными, полученными теософским руководителем А.П.Синнеттом, Рене Генон показывает, что Блаватская, чтобы стать в указанный период участницей событий, о которых она заявляет (когда она в 1873 году отправилась в Америку, ей было 42 года), должна была начать путешествовать незадолго до своего рождения. Он делает вывод, что ее семилетнее пребывание в Гималаях — чистой воды вымысел2.

Однако «Разоблаченная Изида» и «Тайная доктрина» — это нечто большее, чем сумма составляющих их частей, даже если материал, заключенный в них, уже существовал в европейской литературе. Объяснением здесь может послужить то, что мадам Блаватская состояла в тайном итальянском обществе карбонариев, которое, вне всякого сомнения, в своей основе опиралось на суфийский импульс3.

Масонский историк Джон Яркер в книге «Школа тайн» пишет, что она была посвященной ордена друзов. По словам самой мадам Блаватской, друзы — «последние представители архаической религии мудрости», и «им близки урало-алтайские ламаисты».

1     Literature and the Occult Tradition, Bell, London, 1939.

2     Guenon, Le Theosophisme: цитируемое в The Trail of the Serpent, Anonymous, London, 1936.

3     Idries Shah, The Sufis, p. 178-181 et seq.

Так это или нет, но известно, что в 1017 году друзы действовали в знаменитой «Обители Мудрости» в Каире — подробнее эту тему мы затронем в следующей главе.

Таким образом, Афганистан связан с традициями «ведьм», антропософов, теософов, тибетских лам, ведан-тистов, масонов и иллюминатов. Объединяющим фактором здесь является суфийский импульс, исходящий из Афганистана.

Роджер Бэкон, читавший в Оксфорде лекции по ил-люминистской философии (но осторожно называвший ее просто «восточной»), был францисканцем, а на связь между суфиями и францисканцами всегда указывало достаточное количество фактов. Та деятельность святого Франциска, о которой нам известно, и природа францисканского учения предполагают связь с источником на Востоке — факт, который, по-видимому, не спешила подтверждать ни одна из сторон1. В книге, написанной сравнительно недавно итальянским теологом (графом Альберто Денти ди Пира-ньо), не слишком озабоченным метафизическими вопросами, есть любопытный фрагмент о дружбе католического (францисканского) епископа и суфийского учителя2.

Но орден францисканцев — не единственный католический орден, вдруг обнаруживающий нечаянные братские связи. Амир Али предположил, что иезуитская подготовка, так же как и организация иезуитов, происходит от фатимидских обществ в Каире3. Более того, различные христианские святые действуют (и пишут) в манере, странным образом напоминающей труды известных суфийских деятелей.

В последние годы один католический ученый опубликовал книгу, в которой он (с благословения Церкви) делает предположение, что христиане и суфии могут иметь общий источник1.

1     The Sufis, pp. 228 et seq.

2     A.Denti di Pirajno, A Cure for Serpents, trs. Kathleen Naylor, Reprint Society, London, 1955..

3     Ameer Ali, Spirit of Islam, Methuen, London, 1965.

«Истинными христианами» объявляли себя не только такие великие суфийские учителя, как Халладж. Суфийская литература изобилует сказаниями об Иисусе как о Посвященном. А в Афганистане есть община, которая ведет свое происхождение от Насары, и ее члены также называют себя «истинными христианами».

Поселения этой общины находятся в горах Кафиристана. В Кашмире (между Кафиристаном и Тибетом) есть даже гробница Юз Асафа, в которой находится надгробие с надписью: «учитель Иисус умер». Роберт Грейвс весьма интересуется этой традицией.

Афганцы настойчиво повторяют, что произошли от «потерянных колен Израилевых». Придерживающиеся этого верования афганцы называют себя «Бени Исраил» и, как было отмечено, соблюдают еврейские обычаи. Если учесть, что мусульманское завоевание отнюдь не было проеврейским, такая ссылка поистине поразительна. Многие авторы, отмечая эту любопытную особенность, подчеркивают, что афганцы — фанатичные мусульмане и вряд ли позволили бы себе такое, а уж тем более не стали бы заявлять об этом, если только это не глубоко укоренившаяся традиция. Считается, что традиция «Бени Исраил» датируется временем исхода евреев из Вавилона в Афганистан. С этим утверждением согласен викторианский путешественник, еврей-христианин, талмудист и визионер доктор Вулф, о чем он пишет в своей книге «Бухара»2.

1     Cyprian Rice, The Persian Sufis, Allen and Unwin, London, 1964.

2     Традиция зафиксирована в афганском документе «Афганская

сокровищница» Ниаматуллы и признана Эльфинстоуном, Бернсом и Раверти. Сэр Олаф Каро ставит традицию под сомнение и признает ее широкое распространение в качестве верования, «которое, несмотря на его необоснованность, трудно поколебать» (The Pathans, Papermac, London, 1965, p. 10).

Суфийские влияния прослеживаются в возникновении религии сикхов1. Существует достаточно свидетельств, что бахаистская религия тоже выросла из того, что некогда было суфийской группой. История Бахай служит замечательным примером мифотворчества, объясняя, каким образом источник, несущий первоначально развивающее значение, обрастает слоем формализма.

Сын Бахауллаха Абдул-Баха, считающийся основателем бахаистской веры, в 1918 году был заключен турками в палестинскую крепость Акка. Служивший в разведке молодой английский офицер узнает, что турецкий главнокомандующий, чей штаб находился между Хайфой и Бейрутом, пригрозил казнить Абдул-Баху, если турецкие войска будут вынуждены покинуть Хайфу.

Абдул-Баха в то время не представлял никакого интереса ни для кого из английских военных, и все старания молодого майора привлечь к нему внимание были тщетными.

Офицеру удалось, минуя цензуру и с риском попасть под трибунал, отправить послание своему личному другу, работавшему в английском Кабинете. В результате Баль-фур, Керзон, Мильнер и Ллойд Джордж взялись обсуждать политические «за и против» ситуации, которая могла бы возникнуть в случае, если турки казнят человека, пользующегося на Востоке значительным религиозным влиянием. Итогом стал отданный генералу Алленби приказ обеспечить безопасность лидера движения Бахай. Тогда инициативный майор разведки по имени Тюдор Поул, используя тайные контакты в стане врага, распространил слух, что любая недружелюбная акция против Абдул-Бахи и его семьи повлечет за собой серьезные репрессии.

Как только английские войска вторглись на территорию Хайфы, передовой отряд окружил тюрьму и освободил Абдул-Баху вместе с семьей.

1 М. A.Macauliffe, The Sikh Religion, Oxford, 1909. Сикхские писания действительно содержат цитаты из суфийских источников.

Эта акция получила высокую оценку со стороны движения Бахай и, несомненно, сильно повысила престиж Великобритании в Иране и в других странах.

Спустя двадцать лет туристам показывали место, на котором турки соорудили крест, чтобы распять на нем лидера Бахай, спасенного Божественным провидением, действовавшим через Уэллесли Тюдора Поула. Очевидно, на Востоке, в среде необразованных рядовых членов Бахай за эту историю ухватились так, что процесс включения ее в свод бахаистских священных писаний уже начался. В этом можно увидеть красноречивый пример современного процесса возникновения религиозных мифов.

В последующие годы Тюдор Поул и Абдул-Баха общались друг с другом, и англичанин не раз становился свидетелем проявления сил, связанных с высокой ступенью человеческого развития. Однажды во время их беседы в доме Бахи на горе Кармель переводчик на время отлучился. Баха продолжал говорить на фарси, а Тюдор Поул — по-английски. Только некоторое время спустя, когда в комнату вошли другие участники встречи, Тюдор Поул осознал, что их двухсторонняя беседа велась на разных языках, но он прекрасно все понимал. Как мы увидим далее, такие случаи фигурируют в жизни суфиев, поднявшихся до определенного уровня.

Аркон Дарауль1 описывает секту, обосновавшуюся не где-нибудь, а в лондонском пригороде Путни. Ему разрешили присутствовать при совершении участниками (их было человек шестьдесят — мужчин и женщин) упражнений перед восьмифутовой статуей павлина. Он узнал, что культ Павлина был привезен в Лондон в 1913 году и теперь шестнадцать его лож действует по всей стране. Их ритуалы основаны на арабской нумерологии, и эти ложи ставят перед собой социальные и гуманитарные цели (подобно масонам), разделяют полученный в танце эмоциональный опыт, рассчитывают на успех в обычной жизни и развивают психическую концентрацию, которая ведет к мистическому опыту

1 A.Daraul, Secret Societies, Muller, London, 1961.

Этот культ связывают с йезидами, или дьяволопоклон-никами, в северо-восточном Ираке и Курдистане; они относились к неортодоксальными последователями ислама, из-за чего турки заклеймили их еретиками (а значит — поклонниками дьявола).

Изучавший секту йезидов писатель-путешественник Уильям Сибрук1 узнал, что адептам известно некое имя, которое они никогда не должны произносить вслух. Да-рауль, познакомившись с сектой Павлина в Лондоне, выяснил, что и у них есть запретное для произнесения имя. Сибрук пришел к выводу, что запретное имя у йезидов звучало как «Мелек Таос», то есть «Ангел Павлин». Ему сказали, что это имя «Духа Власти и Господина Мира».

Согласно же анонимному автору книги «Змеиный след», имя божества, которое нельзя упоминать, — Люцифер.

Сибрук узнал, что йезиды верят в существование «Семи башен Шайтана», или «мест силы», образующих цепь, проходящую через Среднюю Азию. Напомню, что идею о «местах силы» подхватил в Афганистане Питер Кинг, когда собирал материал для своей книги.

Концепция «мест силы» дала развитие многим идеям писателя-романиста Джона Вьючена — опять та же идея, соотнесенная в нашем исследовании с рядом доселе тайных монастырей в Афганистане.

Некоторые историки выдвинули предположение, что зороастризм возник в Афганистане. Значительную часть жизни Заратустра провел в Балхе. Считается, что в Афганистане зародился также и дзэн-буддизм. Очевидно, что японский буддизм находился под сильным влиянием, или даже был привнесен в Японию буддистами, происходившими из Афганистана. Археологи показали, что некоторые японские статуи по стилю напоминают те, что были извлечены из афганских гробниц в Бамиане.

1 W.Seabrook, Adventures in Arabia, Harrap, London, 1941.

Далее, сходство японской системы дзэн с методом суфийской подготовки можно объяснить устной передачей, у которой был один и тот же маршрут. В следующей главе, когда мы постараемся определить природу продвинутых суфийских способностей, будет видно, что в японской литературе существует множество упоминаний о почти идентичных способностях и у мастеров дзэн1. Случаи применения таких способностей и даже обстоятельства, в которых они применялись, могли быть в некоторых случаях целиком позаимствованы из суфийских источников.

Мы не коснулись еще одной важной традиции. На Западе у нее нет легко узнаваемого «ярлыка», и потому она мало известна. Эта традиция принадлежит Сейидам — потомкам пророка Мухаммеда. В ней могут присутствовать два компонента: (а) наследственная передача духовной силы (барака) от Мухаммеда и (б) тайная техника подготовки, посредством которой члены рода Хашим — хаши-миты — могли развивать способности, обычно дремлющие в человеке. Эти способности относятся одновременно как к мирскому, так и к духовному плану существования. Есть указания на то, что эта родовая традиция, должным образом соблюдаемая, отражает структуру иерархического порядка нематериального характера.

Некоторые полагают, что обладание баракой и умение пользоваться ею свойственны всем хашимитам. Другие считают, что во всех ветвях этого рода, за исключением одной, известной как гиндукушские сейиды, это свойство выхолощено или полностью утеряно. Но совершенно очевидно, что за тысячу лет система тайной подготовки ха-шимитов привела к тому, что в культурах всего Востока правители и высокопоставленные советники в основном происходят из этого замечательного рода Хашим.

1 Так как афганские буддийские гробницы и монастырские комплексы Бамиана на протяжении столетий являлись мировыми центрами буддизма (Тибет же стал таким центром позднее и всегда был им лишь для меньшинства будцистов), то идею распространения Буддизма из Афганистана дальше на Восток лишь немногие ученые считают невероятной.

Широко распространено мнение, что в силу своих потенциальных возможностей эта тайная система обучения нуждается в особых мерах безопасности. Подозревают, что случившаяся однажды единственная «утечка» через исмаилитов привела к отступничеству Хасана Саббаха и двухвековой тирании ассасинов, отозвавшись эхом даже в Индии, где подобная ассасинам секта просуществовала вплоть до конца XIX века.

Гиндукушские сейиды, которые, как полагают в некоторых кругах, сохранили духовную передачу и технику ее использования до наших дней, происходят от внука пророка Хуссейна. В XIII веке они поселились недалеко от Пагмана в Афганистане. И вновь следы таинственного влияния ведут в Афганистан.

О природе секретной подготовительной системы ха-шимитов известно очень мало, но некоторые мусульманские авторы открыто выражали точку зрения, что она состоит просто из внутренних учений суфиев. Указания, просочившиеся в печать за последние годы, наталкивают на предположение, что человек, который в настоящее время считается номинальным главой суфийского мира, является хашимитом из семьи гиндукушских сейидов. Корреспондент «The Times», рассказавший о своем посещении афганского монастыря, пришел к выводу, что этим человеком был отсутствовавший настоятель.

В Сунне пророка (собрание хадисов — сообщений о словах и поступках Мухаммеда) есть два хадиса, которые на фоне всего вышесказанного говорят о многом. Вот они: «Придет время, когда вы разделитесь на семьдесят две секты. Одна группа среди вас будет состоять из моих людей, людей Спасения». И: «Я ничего не оставляю вам, кроме моей семьи».

Остается рассмотреть еще один очень странный намек. В мусульманском предании рассказывается, что при жизни Пророка к нему приезжали делегации из Афганистана. Свое название «Опекающие» они получили от самого Пророка. Говорят, эти люди, к полному удовлетворению Пророка, показали, что они представляют очень древнее учение. Таким образом, хотя афганцы приняли ислам только спустя несколько столетий, кое-что из этой страны вошло в раннюю мусульманскую традицию и сыграло в ней определенную роль. За всеми этими преданиями кроется очевидный вывод: с очень давних времен в Афганистане концентрировался таинственный фактор влияния, и через длительные промежутки он проявлялся, чтобы в определенные критические моменты истории оказать неожиданное, но, в конечном счете, важное воздействие. В течение последних приблизительно 1200 лет это влияние идентифицируют с суфийской традицией, но вполне очевидно, что традиция эта предшествовала исламу, к которому она присоединилась — как присоединялась к иным религиозным импульсам, но под другими

названиями и в другие времена.

* * *

На обычном уровне идея о том, что на историю Востока оказало решающее влияние нечто, сосредоточенное на «передовом плацдарме Азии», выглядит правдоподобной. Однако было бы почти невероятным предположить, что это нечто распространилось и в Европе, непостижимым образом повлияв на западную поэзию. Тем не менее, такое предположение придется допустить.

Одного из пяти участников исследовательской группы, о которой шла речь в восьмой главе, всегда поражала некая странная тенденция в английской литературе, особенно в поэзии. Он заметил, что во всех образцах общепризнанно великой поэзии в определенной степени присутствовал чуждый компонент. Далее, он предположил, что именно этот «чуждый» компонент и придавал соответствующей поэзии ее статус. Идентифицировать же этот компонент ему никогда не удавалось, но ввиду многочисленных указаний на источник посторонних влияний в западной культуре, замеченных командой исследователей, он вновь вернулся к рассмотрению этого вопроса — теперь уже с учетом новой точки зрения. Команда пришла к выводу, что практически единственным из комментаторов, заметившим то же влияние, был профессор Денис Саурат. Попыткой именно такого анализа, по сути, и является его книга «Литература и оккультная традиция»1.

Этот автор пришел к выводу, что почти вся великая поэзия Англии обязана своим качеством влиянию, которое он называет — за неимением лучшего определения — «неоплатоническим».

«Одно из самых интересных явлений современной литературы, начиная с Ренессанса до XIX века, — говорит он, — это присутствие в ней целого ряда нехристианских мифов и идей, к которым одинаково обращаются великие поэты, не имеющие, кроме этого, ничего общего между собой. Спенсер, Блейк, Милтон, Шелли, Эмерсон и Уитмен в англо-саксонской литературе; Гете, Гейне, Вагнер, Ницше в Германии; Гюго, Виньи, Ламартен и Леконт де Лиль во Франции — после тщательного исследования их религиозных идей все они кажутся ветвями одного дерева...»

«Еще более любопытным, чем существование общих излюбленных идей, является повторяемость определенных мифов и символов, которые, видимо, обладают для этих поэтов особым очарованием»2.

1     D.Saurat, Literature and Occult Tradition, Bell, London, 1939.

2     Там же.

В поиске какого-то способа выявить общий фактор Саурат отмечает: «Первая естественная гипотеза состоит в том, чтобы усмотреть в этом одну из форм эволюции неоплатонизма. Гипотеза эта не ложная, но неадекватная... Огромное число отмеченных нами идей происходит из чего-то другого. Особенно противоречит неоплатонизму в его обычном понимании доктрина имманентности, ставшая универсальной среди наших поэтов».

По его словам, всех этих поэтов объединяет не только идентичность доктрин и мифов, но также и критерии нравственности. Среди присущих им идей и такая замечательная мысль: «...Существует определенное число людей избранных, по сравнению с другими находящихся на более продвинутой эволюционной стадии» (курсив наш).

В результате Саурат определяет общий фактор одним словом — Каббала. Все великие поэты без исключения испытали на себе ее влияние!

Значение этих поэтов огромно. «Именно в философской поэзии нации видна сама душа ее ... Время от времени восходит звезда нового гения, который, опираясь на совокупность результатов в каждой из специализированных областей знания, прозревает очертания отдаленных целей. Он по-новому для своего времени выражает порывы соотечественников, отмечает уже пройденное расстояние или старается предсказать грядущие пути... Среди мыслителей поэты-философы в наибольшей степени способны выразить все чаяния своего народа, саму душу человеческой природы».

Короче говоря, Саурат полагает, что всех великих философских поэтов Запада волновала концепция возможной эволюции человека и идея существования среди людей высокоразвитых личностей. Эти идеи они черпали из Каббалы, утверждает он.

Как мы уже видели, сами евреи считают, что Каббала в известной на Западе форме была создана суфийской школой «Братство Искренности». То есть получается, что самые глубокие поэтические прозрения в европейской литературе обязаны своим происхождением суфиям.

Приводились убедительные аргументы, подтверждающие гипотезу, что имя «Шекспир» было псевдонимом группы лиц, посвятивших себя внедрению определенных идей в культурное течение елизаветинской Англии1, а Ч.С.Нотт2 предположил, что особенности каждого из членов этой группы можно определить по качеству вклада, внесенного ими в ту или иную пьесу. Глава этой группы отвечал за те фрагменты (возможно, в «Короле Лире» и «Гамлете»), которые выделяются на фоне остального материала как явные прозрения совершенно особого разума.

Профессор Николсон отмечает, что в шекспировском литературном наследии есть элементы, невероятно схожие с отдельными местами ранних суфийских произведений3.

Был обнаружен суфийский прототип Робинзона Крузо (Хайи, сын Якзана — Живущий, Сын Осознающего), а также прототипы Дон Кихота и героев Данте.

Осознание того, что следы, указывающие на происхождение многих культов, религиозных форм и литературных импульсов, ведут к суфийским источникам — а когда следы достаточно отчетливы, то и вовсе в Афганистан, — заставило «команду пяти» совершить особое усилие для того, чтобы самим приспособиться к этим новым фактам. Они пришли к выводу, что обычные последователи каждого из этих культов считают свой подход к истине в некотором роде особенным, на ступень выше остальных и более привилегированным. Один из членов команды написал: «Мы пережили нечто странное и в то же время

1     John Evans, Shnkespenre's Magic Circle, Barker, London, 1956.

2     C.S.Nott, Journey through this World, Routledge, London, 1969.

3     R. A. Nicholson, Selected Poems from the Divnni Shamsi Tabriz, Cambridge, 1952.

исполнились смирения, когда обнаружили, что исходный принцип каждого из этих верований приводит нас к одному и тому же источнику; кроме того, нас возбуждала мысль, что тайну эту удалось раскрыть. И еще поразило нас, что источник этот способен был дать внешнему проявлению каждого из этих верований такой характерный облик, который позволял ему оставаться неузнанным для посторонних глаз».

Остается рассмотреть еще один удивительный факт. Почти все открытия, совершенные «командой пяти», в своей основе опирались на уже опубликованный материал, доступный европейцам. Иначе говоря, факты внутренних взаимоотношений большинства религиозных школ и их общего источника в Афганистане были отражены во многих исторических документах. Все, что нужно было сделать исследователям, — это связать уже существующие нити и прийти к очевидному выводу. Вообще говоря, это было бы под силу любому другому исследователю, но никто не сделал этого.

Кажется, что у суфизма много лиц. Все эти лица принадлежат членам одной большой семьи, которые, не осознавая своего родства, не могут найти друг с другом общий язык.

Понимание этого подсказало следующий шаг и дальнейший ход размышлений. Если первоначальный единый источник мог выразиться в таком большом количестве различных форм, то какова же природа этого первоначального импульса? Можно ли сделать какие-то открытия о его природе путем поиска в самой суфийской литературе?

Словарные определения и изучение суфийских практик западными исследователями сводились к одному: суфии были культом внутри ислама. Теперь, в свете сделанных открытий, членам команды казалось неразумным считать это аксиомой. Если у суфизма так много лиц на Западе, не мог ли он быть столь же многоликим и на Востоке?

Являлась ли исламская форма окончательной для суфизма, или же это просто очередная удобная оболочка для более широкого спектра действий?

Команда решила подойти к изучению суфийской литературы именно с этой точки зрения, отказавшись от как можно большего числа прежних концепций, пусть даже широко распространенных и весьма авторитетных.

Многие востоковеды на Западе определяли суфизм как внутриисламское еретическое движение с христианскими обертонами. Другие считают его амальгамой идей, существовавших до христианства и ислама и затем нашедших выражение в общем исламском формате. Прочие же, а их немало, рассуждают о суфизме, практически полностью исходя из того, что написали другие ученые, основывающие свои взгляды на собственных предпочтениях.

Составляя все эти мнения, их авторы прошли мимо определенного материала, присутствующего в самом суфийском литературном наследии. Любые неудобные факты они либо игнорировали, либо считали отклонениями от центральной темы суфизма. Подобная реакция точно соответствует последним результатам, полученным в области поведенческой психологии. Эксперты безуспешно бьются над проблемами, для решения которых необходимо преодолеть ряд предубеждений, — эти самые предубеждения и становятся для них камнем преткновения!

Команда договорилась, что пока им не удастся найти новое и независимое решение, они будут считать весь суфийский материал одинаково весомым. Если в Европе такие разноплановые виды деятельности, как алхимия и масонство, были двумя гранями одного и того же суфийского феномена, то не будет ли разумным предположить, что и на Востоке у основного импульса внешних граней было не меньше? И что ортодоксальный ислам — лишь одна из них?

Полевые отчеты о суфизме сегодня определенно сходятся в том, что суфии являются благочестивыми мусульманами. Книга доктора Мартина Линга «Мусульманский святой XX века» (Лондон, 1961) рисует картину ортодоксальной набожности и молитвенной жизни с характерной средневековой — чуть ли не ветхозаветной — истовостью. Той же атмосферой проникнуто произведение Карла Вет-та «Дневник дервиша» (Лос-Анджелес, 1953).

Картину эту не подтверждают записи классических суфийских мастеров. Во всяком случае, они явно стремились предупредить своих последователей, что благочестивая приверженность внешним религиозным обрядам — это вздор. Они также с одобрением относились ко многим идеям и людям, которые никак не вписывались в ортодоксальные рамки. Мансура Халладжа, а он широко известен как маг и полу-христианин и был казнен за богохульство, порочащее ислам, они называли «Тот, кто был истиной» и считали «завершенным», святым.

Классические суфийские учителя почитали Шаттара. Однако Шаттар написал книгу «Пять сущностей» — произведение, которое представляется (по крайней мере, поверхностному взгляду) книгой магических заклинаний, то есть тем, что однозначно запрещено исламом.

До XII века исламские правоведы относились к суфизму с крайним подозрением. Затем он был реабилитирован аль-Газали, который показал (и, как считают некоторые, с определенной долей софистики), что суфийская деятельность не противоречит генеральной линии ислама. После этого суфизм приобрел хорошую репутацию. Однако сфера суфийской деятельности по-прежнему включает материал, оскорбительный для ортодоксального ислама. Очевидно, что корпус «неисламского» материала является чем-то родным для суфизма и ему необходимым, и хотя он и не согласуется с мусульманскими нормами, им продолжают пользоваться.

Есть много примеров, когда суфии открыто одобряли людей, которые при самой поверхностной проверке на соответствие исламской догме должны считаться неверными.

Суфийская литература изобилует интерпретациями Корана, приводящими в ужас ортодоксов. Даже великий Джалаледдин Руми, в каждой исламской стране прославляемый как праведник, пишет в «Маснави»: «Мы извлекли из Корана суть, а шелуху бросили ослам». По исламским стандартам подобное замечание является мерзостной ересью!

Через все эти размышления «команда пяти» проходила в то время, когда находилась только еще в процессе установления контакта с суфийской организацией и основывала свои выводы почти исключительно на литературных источниках. Тем не менее эти источники безошибочно указали на целый ряд положений.

Множество культурных традиций, которые могут быть религиозными, гуманитарными, литературными, профессиональными, художественными или психологическими, кажутся не связанными друг с другом. По сути же они есть проявления общей активности, безусловно, суфийской и, возможно (по крайней мере, в течение длительного периода), афганской.

Способ воздействия этого импульса, пронизывающего отдельные национальные и расовые движения, таков, что он проникает в уже существующие элементы и работает с имеющимися в распоряжении материалами.

Вероятно, нет ни одного другого межкультурного влияния, которое действовало бы подобным образом.

В данном случае особенность воздействия не есть результат какого-либо поддающегося определению учения. Тут подключена техника косвенная — «провоцирующая действие», ее эффект зависит от того, что сегодня назвали бы подсознательным откликом. Поэтому само действие этой техники остается незамеченным, а связь между ее многочисленными формами во многих странах оказывается непредсказуемой. Это относится как к приверженцам того или иного учения, так и к сторонним наблюдателям.

Сторонние наблюдатели, особенно на Западе, начинают с допущения, что все явления должны определяться в рамках известных категорий. Суфийская деятельность отвергает такой подход и, по-видимому, она организована так, чтобы исследования, начатые с подобного допущения, не имели перспективы.

Например, Люси Гарнетт, долгое время жившая в Турции, попыталась непредвзято исследовать местную суфийскую деятельность1. Она отметила элементы набожности, религиозные формы, уважение к женщинам, кое-какую магию и кое-какие чудеса. Все это в совокупности не подпадало ни под одну известную ей категорию — она зашла в тупик, и ей пришлось отступить. Западное мышление, по крайней мере, в 1912 году еще не было знакомо с идеей метода косвенного воздействия.

В аналогичном положении находится методистский священник Джон А.Субхан2. Множественный подход, проявление которого он видит в суфизме, не раскладывается по категориям. У него нет общего знаменателя со всем тем, что уже известно. Субхан вынужден лишь констатировать, что суфии — это люди, применяющие сверхъестественные методы. Мысль, что в определенных руках магия может быть не волшебной, а функциональной, выходила за рамки всего, что было ему известно.

Не в лучшем положении могут оказаться и последователи многих культов — особенно на Западе. Для членства в своей духовной организации у них могут быть свои собственные социальные мотивы, о которых они и не подозревают, а также полное отсутствие какой-либо идеи об изначальной природе их организации. Специфическая форма выражения их мистических тайн может приписываться «высшим сферам», «внеземным источникам» и прочему.

Такие люди чрезвычайно далеки от всякой возможности проследить обратный путь к источнику. Особое понимание, которое они защищают и лелеют, проистекает из свойственного человеку психологического импульса «собственности».

1     L.M.Garnett, Mysticism and Magic in Turkey, Pitman, London 1912.

2     Sufism, its Saints and Shrines in India, Lucknow, 1938.

Любой намек на то, что отличительная черта их культа может иметь общее начало с другими культами, в их глазах равняется потере, а следовательно, вызывает ощущение утраты. Подобные намеки, стоит им возникнуть, встречают отпор на подсознательном уровне. Там, где складывается такая ситуация, учение, по-видимому, опускается ниже того минимального уровня, на котором способна проявиться его первоначальная функция. Оно выходит из-под управляющего действия своего первоначального источника и «выпадает в осадок». С этого момента учение становится социальным явлением.

Однако внешняя структура еще будет длить свое существование, увековечиваемая приверженцами, которые кровно заинтересованы в признании ее уникальности.

Не подлежит сомнению, что первоначальный источник знает о неизбежности подобного упадка и принимает это в расчет.

В действие могут вступить последовательные фазы обновления: каждая новая фаза занимает сравнительно короткий промежуток времени, чтобы на смену ей пришел другой способ представления, имеющий ту же основную природу, хотя внешне — совершенно новую форму.

Из всего сказанного было бы разумным заключить, что ответственные за такой тонкий и многосторонний процесс обладают знанием о социальных и культурных силах и знанием психологии и мотивации людей, значительно опережающим любое знание, наблюдаемое в обычном человечестве на современном этапе его развития.