Настоящее издание представляет собой третий и последний том сочинения, которое, хотя и затрагивает множество различных вопросов, подробно останавливается на одном, довольно малоизвестном аспекте эзотерического предания, нашедшем отражение в следующей мысли: «Вопреки расхожему мнению, христианство не выявило свою несостоятельность, но оказалось слишком сложным, а потому так и не было испробовано должным образом».

Это утверждение, разумеется, справедливо лишь в отношении «действенного» христианства, то есть такого, которое требует от человека приложения усилий к тому, чтобы быть христианином, но не такого, которое предполагает, что человек может быть христианином и без упомянутых усилий. Иными словами, это верно в отношении аскетического, мистического христианства, — в том смысле, который вкладывает в это определение Восточная Церковь,—христианства, эмпирического по своей сути. Ведь там, где не идет речь об усилиях, об опыте как таковом, невозможно говорить о каком-либо успехе или поражении. Итак, вышеприведенное утверждение относится к христианству аскетическому; такого рода аскетизм, говоря конкретно, опирается на различение двух образов жизни, двух состояний бытия, о первом из которых апостол Павел сказал: «Дела плоти известны; они суть... ненависть, убийства, пьянство, бесчинство и тому подобное. Предваряю вас, как и прежде предварял, что поступающие так Царствия Божия не наследуют»; а о втором — «Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера...» (Гал 5: 19—22).

Гнозис Бориса Муравьева воскрешает для «широкой публики» ту духовную традицию, что зиждется на особом знании и требует как соответствующего опыта, так и соответствующих усилий, традицию, которая ведет к коренным переменам в сознании человека и, следовательно, его образе жизни и мышления. И ближайшее изучение трудов первых Отцов Церкви показывает, что в христианстве некогда существовала такого рода традиция преображения сознания, в определенном плане аналогичная духовным практикам индийской йоги и доктринам суфизма в исламе. И однако же за более чем пятнадцать веков она не то что не нашла отклика у обычного христианина, но, более того, осталась для него совершенно неизвестной. По словам Муравьева, традиция эта была утаена от гонителей и сектантских раздоров около III века нашей эры, в результате чего хотя она и сохранилась в устной форме в некоторых монастырях восточных Церквей и, в какой-то мере, в ряде малоизвестных на Западе текстов, на сегодняшний день христианский Запад практически забыл о ее существовании.

1 Ргахis Institute Рress, 1993.

Вместе с тем сегодня, как и в былые времена, возрожденное это учение оказывается необходимо многим из тех, кто искренне хотел бы быть христианином, но находит для себя трудным преодолеть собственную слабость, кому не удалось стать христианином не только по намерениям, но и по делам, более того, не удалось даже начать жить той христианской жизнью, которой жили Христос и Его апостолы. Эта забытая традиция, таким образом, служит путеводной нитью тем христианам, чье рвение превосходит их возможности, тем, кто не считает себя вправе носить имя христианина, не будучи способным поступать по-христиански. Она пробуждает спящие сердца, не позабывшие совершенно, что значит пробудиться. Эти люди поймут, что пусть даже утверждение, что христианство никогда не практиковалось должным образом, и неверно в отношении отдельных личностей, оно совершенно справедливо применительно к обществу в целом. За те две тысячи лет, что существует христианство, лишь в монастырях, скитах и катакомбах можно было найти настоящих его последователей-мистиков, обычно избегавших гласности.

Всего несколько лет назад Джейкоб Нидлмен в своей книге Утраченное христианство упомянул вскользь о том, что существует, или же существовало, другое, более требовательное и сложное для понимания, но вместе с тем и более действенное христианство, в том смысле, что оно учило вещам, реально достижимым. Однако в пору написания книги этот вопрос представлялся ему практически неразрешимым. Мы говорим «практически», поскольку уже тогда были известны древние книги, созданные некогда служителями высших сил, дабы помочь людям навести мост от одной реки христианства к другой, живой реке — мистическому христианству, названному Христом живой водой. Однако за прошедшие века человеческое мышление претерпело столь сильные изменения, что мало кто в то время был способен понять такого рода тексты. Еще десятилетие-другое тому назад этот древний сосуд с живой водой был доступен англоязычному миру лишь в виде неуклюжих переводов, большинство из которых оказались в руках читателя лишь в качестве неких курьезов. Обычно переводчики этих текстов опирались на современные интерпретации, да и не обладали в должной мере практическими навыками и специальными знаниями, необходимыми для передачи в переводе эмпирической подоплеки упомянутых сочинений.

В какой-то степени такое положение вещей сохраняется и поныне, однако за годы, прошедшие со времени написания книги Нидлмена, появились новые переводы некоторых древних текстов и комментарии к ним, другие же древние тексты получили более широкую известность. Кроме того, можно говорить об определенном росте понимания их в высшей степени специфического языка, в сопровождении попыток — в разной степени удачных — изложения их идей в форме, понятной современному человеку. Понемногу наводятся новые мосты.

В настоящем, третьем томе своего «magnum opus» Борис Муравьев наиболее ярко раскрывается как автор именно такого текста — выдающегося моста между прошлым и будущим, предстает перед нами чем-то гораздо большим, нежели очередной исследователь эзотерических раритетов. Здесь он честно выполняет свое обещание раскрыть доселе неизвестную широкой публике сущность эзотерической традиции христианства, «простым языком» излагая материал, тысячелетиями передававшийся лишь изустно или в символической форме. Здесь он также непосредственно раскрывает значение символики, показывая, каким образом этот материал может быть использован для восстановления по сделанным в предыдущих томах наметкам полной картины эзотерической традиции.

Лучшим тому свидетельством служат результаты его работы. При неспешном, вдумчивом и многократном прочтении Гнозиса, сопровождаемом настойчивыми упражнениями в самосозерцании, идеи книги, вначале представлявшиеся умозрительными, оживают: временами у читателя создается впечатление, что описанное происходило в его жизни. Это наполняет конкретным содержанием евангельскую мысль, что ранее нам была доступна вода «второй реки», та «живая вода», которая была обещана Христом самарянке, — вода новой жизни. Муравьевский способ описания происходящего внутри нас становится образом восприятия окружающей действительности. Перемены в человеке, которые он описывает, начинают происходить на самом деле, более того, в контексте «другого христианства». В первом томе Борис Муравьев говорит о своих полномочиях на опубликование материала, прежде доступного лишь в устной форме. Вместе с тем материал этот подается нейтрально, так, что читателю предоставляется, следуя традиции, право самолично делать выводы относительно истинности тех или иных утверждений, сообразуясь с неким внутренним чувством. Но углубившись во второй том, читатель совершенно в ней уверяется, не будучи, однако, способным доказать эту истинность другим.

Далее автор заявляет о своих претензиях на «полное» изложение традиции и подчеркивает, что лишь таковое может быть эффективно. К такого рода притязаниям следует относиться с осторожностью, но опять-таки, результатом неоднократного, неспешного и достаточно вдумчивого прочтения Гнозиса становится убежденность в истинности излагаемого, и цель данного предисловия — сообщить всем, кто берет в руки эту книгу, что, как мы говорили выше, некоторые читатели уже обнаруживают результаты такого рода. Вместе с тем не следует забывать, что именно Муравьев разумеет под «полнотой»: во втором томе он упоминает о том, что традиция долгое время поддерживалась столь немногими, что некоторые ее элементы не сохранились до сегодняшнего дня. Это подтверждается и трудами историков, в которых мы зачастую находим ссылки на ныне утраченные сочинения. Поэтому Гнозис, естественно, не включает в себя все когда-либо существовавшие эзотерические учения христианства. Неопубликованные труды автора показывают, более того, что книга не содержит даже всего, что входило в курс, читавшийся им в 60-е годы в Женевском университете. Так на какого же рода полноту он претендует? При более пристальном рассмотрении создается впечатление, что автор имел в виду то, что его книга содержит полный метод — подробное наставление, или, скорее, совокупность наставлений, при помощи которых совсем разные люди могут продвинуться по пути самопознания и самосовершенствования.

Однако если мы, подобно многим, вообразим, что для возрождения древних учений Муравьев предлагает вернуться к древним методам, — скажем, к методам средневекового русского православия, — то найдем, что это не так. Книга обращена не к забытому прошлому, но к еще неизвестному будущему. При внимательном прочтении в ней обнаруживаются места, из которых становится совершенно ясно, что он апеллирует к прошлому лишь затем, чтобы вызвать к жизни «другое будущее», что, обращаясь к древнему знанию, он предлагает находить совершенно новые решения, приличествующие новым временам, — Переходному Периоду, как он его называет, — двигаясь к Эре Святого Духа. В то же время, в настоящем последнем томе он извлекает на свет веками скрытые ключи, среди которых те, что дают возможность трудолюбивому ученику понимать древний язык математических символов, раскрывающий столь многое из особого знания эзотерической традиции.

«Революционные технические преобразования, последовательно даровавшие нам пар, электричество, механизацию, атомную энергию, преобразили лицо мира и заменили собою исчезнувшее в этих кардинальных изменениях счастье. Иными словами, притом, что люди в наше лихорадочное время с растущим пылом уверяют друг друга, что они счастливы, мы обнаруживаем вокруг себя пустоту. Те «последние из могикан», что в своей наивной искренности, случается, призывают к возврату к «нормальному» положению вещей, оказываются подобны средневековым рыцарям, в конном строю бросающимся под танки».