ГЛАВА ПЕРВАЯ СКРЫТАЯ ТРАДИЦИЯ

Комета пересекает небо, энергией своего полета взбудораживая землю и умы людей.

Сталкиваются астероиды, разбрасывая свою материю по просторам космоса.

В водах океана тонет континент, а со дна океана встает остров. Пустыня становится новым морем, плодородная земля — пустыней.

Нации, целые расы возникают, угасают и исчезают, оставляя о себе только легенду, отмечающую их место и их уход.

Совершенно случайное, абсолютно произвольное воздействие и столкновение слепых, ничего не значащих сил?

Или же все происходит умышленно и преднамеренно, и за этим стоит причина и смысл, проявляющие себя в масштабах некоего настоящего момента времени и превосходящие все, что только можно себе представить?

До недавней поры в умах людей было мало сомнений относительно ответа. Все происходит согласно намерению. На уровне человеческой жизни намерение может выглядеть благоприятным или враждебным, но на каком-то уровне, на какой-то ступени оно сопряжено с ясной целью.

Даже если намерение безжалостно, в его существовании никто никогда не сомневался. «Змея проглотила Солнце» и «Бог дал, Бог взял», — эти наблюдения разделены тысячелетиями, но они выражают одно и то же: Кто-то

или Что-то проявляет Волю, из чего можно заключить, что Замысел, Высший Судия, правит всем.

Так оно и было для бесчисленных поколений людей.

Затем на протяжении нескольких последних веков нам навязали новую картину, и основное предположение, которое — сознательно или инстинктивно — около 20000 лет поддерживало человека, было сдано в утиль.

Случилось так, что западная наука принялась исследовать природные феномены с определенной (сейчас она представляется произвольной) точки зрения и обнаружила, что силы, порождающие явления, можно обособить. Она открыла также, что существует возможность вызывать эти силы, воспроизводить явления и предсказывать результат.

Неожиданно во Вселенной не осталось места для цели. Феномены прекрасно работали в бесцельном вакууме и, по принципу «бритвы Оккама», требующего произвольно не привносить элементов, ненужных для объяснения того, что должно быть объяснено, — ребенка весело выплеснули вместе с водой.

Оказалось, что Вселенная — это механическая система тяг и рычагов. Нет свободы воли, поскольку все предопределено заранее. Нет случайности. Там, где механические законы абсолютны, — нет места ни тому, ни другому.

Если известна система координат вкупе с достаточной информацией по поводу одного события, то все грядущие события становятся предсказуемыми. Вселенная либо истощится, либо взорвется. Но чтобы предвидеть, что именно произойдет, мы пока еще не накопили необходимых данных.

Если очень много обезьян будут долго плясать на достаточно большом количестве пишущих машинок, в конце концов они напечатают полное собрание сочинений Шекспира. Статистически это неизбежно.

Все наблюдаемые явления и сама жизнь становились — а теперь и обязаны были стать — случайными результатами действия бессмысленных сил, действия, происходящего без вмешательства чего бы то ни было, кроме абсолютной механистичности, ставшей единственной основой природы. Суть жизни объяснялась очень просто. «Высшие» формы жизни развивались из «низших», поскольку механизмы, присущие более ранним ситуациям, несли в себе неизбежность ситуаций последующих.

Понравилось бы это нашим суеверным предкам или нет, но Вселенная оказалась именно такой. Разум разгадал окончательную тайну, показав, что на самом деле никакая это не тайна. Призраков в машине нет.

По ряду причин это освобождение от предыдущих предположений сопровождалось эйфорией. Уильям Ок-камский, мыслитель XIV века, вступив в сотрудничество с веком XX, упразднил Бога, и ученые, дерзкие в своей вновь обретенной свободе, ощутили себя отцами-осно-вателями нового будущего для человечества, нового миропорядка: здравого, рационального, просвещенного, несуеверного. Все неприемлемые гипотезы прошлого были объявлены ошибкой и сметены тем, что Уэллс в 30-х годах XX века назвал «братством эффективности, франкмасонством науки».

Сейчас, когда оглядываешься на открытия даже прошедших трех или четырех десятилетий, этот взгляд кажется поразительно наивным. И тем не менее поколения, породившие его, заслуживают похвалы за свою честность. Они были верны своим светочам и не имели причины подозревать, что какое-то время спустя человеческий покой будет нарушен, оттого что другие путеводные огни забрезжат на горизонте.

Придя к заключению о механистичности всего существующего, западная наука начала замечать в диапазонах сверхмалых и сверхбольших величин тревожные события, позволявшие предположить, что рядом с механизмом — несомненно, существующим, — имеется нечто, опасно похожее на свободу воли.

Некоторые эксперименты показали, что энергия — это непрерывный поток. Другие, столь же убедительные, доказали, что она корпускулярна и прерывиста.

Один эксперимент доказывал, что квант энергии сконцентрирован настолько, что может ударить по отдельному атому; другой же показал, что этот квант настолько велик, что может разделиться надвое, чтобы пройти сквозь два отверстия в литой металлической пластине.

А что хуже всего — энергия, похоже, знает наперед, будет в пластине одно или два отверстия, и соответственно изменяет свое поведение!

На другом краю шкалы величин работа Эйнштейна — по крайней мере, в восприятии неспециалистов — свелась к открытию, что дважды два теперь уже не равняется четырем, разве что в области обычного чувственного опыта (не принимаемого в расчет), где разница попросту неразличима.

В 1925 году ведущие математики мира обратились к проблемам, возникшим как следствие работ Бора, Планка, де Бройля и Эйнштейна, и пришли к очень странному выводу. Все аномалии, присущие новому знанию, можно легко собрать и оперировать ими в системе уравнений. Но ни при каких обстоятельствах нельзя было составить картину того, что же именно происходит.

Масса, расстояние и время в виде основных координат механической Вселенной стали попросту негодными как компоненты, с помощью которых можно было бы разобраться в возникшей ситуации.

Это было невыносимо. Вещи должны быть либо здесь, либо там, а не «может быть, здесь» или «может быть, там». Дважды два должно равняться четырем. Откуда во Вселенной взяться неопределенности, если объективные законы (открытые западной наукой!) однозначно исключили неопределенность?

В 1927 году Гейзенберг предложил принцип неопределенности, и, начиная с этого момента, Вселенная сил и рычагов стала «уменьшаться в размерах».

После частичного отсутствия в течение всего лишь нескольких веков и полного отсутствия в течение всего лишь нескольких лет древний призрак вернулся в машину.

Пожалуй, ирония заключается в том, что первое подозрение по поводу наличия «призрака в машине» материализовалось в святая святых науки — в физике, наиболее материалистической из всех дисциплин. И столь же забавно, что психологии, из всех наук наиболее «идеалистической», удалось намного дольше игнорировать этот призрак (экстрасенсорное восприятие и тому подобное) в своей собственной машине, упрямо сражаясь за реабилитацию лорда Кельвина.

И снова западная наука в какой-то степени стала жертвой собственных попыток быть честной. Бихевиористы оставались верны своим маякам. Человеческое поведение было демонстративно механистичным, и нажатие на химический рычажок в человеческом двигателе производило физический эффект, столь же каузальный и столь же неизбежный, как нажатие на железный рычаг в паровом двигателе.

В то время как физика со скрежетом втиснулась во вне-чувственный континуум, психология никак не могла понять, как она может, даже если захочет, последовать этому примеру. Хотя Юнг и обрисовал неясные контуры этой страны, ее территория продолжала считаться в каком-то смысле сверхъестественной и ненаучной.

Подобно собаке Павлова, западная наука ощутила на себе воздействие невыносимо конфликтующих импульсов, и, будучи не в состоянии решить эту проблему с помощью результативного действия, совершенно прогнозируемым образом впала в невротическое состояние.

Может ли быть так, что дилемма Запада на всех уровнях была вызвана одной и той же повторяющейся ошибкой —искусственно суженным полем исследования? Это можно проиллюстрировать, по крайней мере, одним неожиданным аспектом.

Во всех исследованиях западной науки по умолчанию предполагалось, что данные для решения проблемы могут быть найдены только на Западе. Это допущение, ненаучное по своей сути, властвовало во все времена.

Как начинает проясняться сейчас, данные для выхода Запада из научного тупика во все времена были доступны на Востоке, но восточная культура и философия, как древняя, так и современная, упорно считалась либо неразвитой, либо отсталой, или же и той, и другой.

Знание Востока не было испробовано и востребовано. Предполагалось, что оно заведомо неполноценно и обращаться к нему незачем.

Нельзя сказать, что свидетельство о значительном объеме данных на Востоке было скрыто или труднодоступно. Исключительно значимые указатели на определенные области исследования, уже подтвержденные на Западе, были разбросаны повсюду и предлагали себя вниманию исследователей. Известно, что в XIII веке, за 600 лет до Дарвина, Джалаледдин Руми описал теорию эволюции видов1. Многозначительные указания на весьма тонкие психологические процессы, такие как, например, механизм обучения, были очерчены в традициях Коптской церкви и суфиев братства Сухраварди2.

Здесь так и хочется отметить, что эту близорукость западной науки подтверждает так называемая теорема

1     «Изначально ты был глиной. Из минерала ты сделался растением. Из растения ты стал животным, а из животного — человеком. Во время этих периодов человек не знал, куда направляется, но тем не менее он был отправлен в длительное путешествие... Тебе предстоит еще пройти через тысячу различных миров» («Маснави», книга III, Рассказ XVII).

2     См. "Tincture Technique", by Richard Drobutt in New Research on Current Philosophical Systems, Octagon Press, London, 1968.

Чарльза Форта1 — самого неортодоксального философа Запада. Она гласит: если вы встречаете данные, лежащие вне пределов области, которую определили для себя как единственно содержащую их, то вы этих данных либо вообще не заметите, либо будете яростно опровергать их в терминах ваших заведомых предположений.

В 1927 году, когда Гейзенберг еще только запускал кота в голубятню, в Европе и Америке уже исподволь обсуждался выход Запада из научного тупика: явно случайное происшествие восточного происхождения. Быть может, помощь неразвитым странам работает на разных уровнях?

Появившийся на свет материал не имел формы научной работы, его структура была незнакома. И он не обладал тем влиянием, которого Запад обычно ожидает от революционной идеи. Он принял форму очень древнего учения о природе человека, и немногие западные мыслители вообще заметили его. Но еще меньше было тех, кто увидел, что за необычной внешностью кроется метод примирения вопиюще неразрешимых противоречий западной науки.

Хотя материал этот, по-видимому, претендовал на универсальное применение, один его аспект имел чрезвычайно важное отношение к дилемме западной науки первой трети XX века. Это было предположение, что свободная воля и причинность не являются непримиримыми противоречиями; и для того и для другого найдется место в структуре, содержащей разные качества времени.

На деле причинность могла бы оказаться операционным полем для воли на другом уровне.

Запад, которому принадлежит заслуга в обнаружении того и другого, был совершенно не прав, предположив, что они не уживаются вместе.

1 Charles Ноу Fort (1874-1932).

Весьма примечательно, что идея эта некогда существовала на Западе, но, укоренившись в определенных недозволенных предположениях «оккультизма» и не получая явного подтверждения, была отброшена.

По контрасту с этим, многие следствия данного учения на протяжении тысячелетий имели чуть ли не инстинктивное хождение среди значительной части народов Востока.

Там оно принимает форму легенды о том, что дела людские, течения и вихри истории есть следствие сознательного воздействия высшего уровня понимания; этим процессом манипулирует иерархия разумов, и низший уровень этой иерархии осуществляет физический контакт с человечеством.

В простом варианте изложения та же идея недавно была представлена в книжном обзоре в популярной газете; автор явно обобщил материал, более или менее открытый доступу на Востоке.

Вот что он сообщал1:

Многие века на Востоке имеет хождение странная легенда. В некоем скрытом центре - возможно, в горах Средней Азии -существует группа людей, обладающих исключительным могуществом. Этот центр - по крайней мере, в некоторых аспектах - действует как тайное мировое правительство.

Кое-какие детали этой легенды попали на Запад во времена крестовых походов; в 1614 году идея возродилась под видом розенкрейцеров; в XIX веке с видоизменениями о ней снова заявили мадам Влаватская и французский дипломат Жаколио; ее вновь предложил английский автор Тэлбот Мунди, и уже сравнительно недавно - в 1918 году - путешествовавший по Монголии Ос-сендовский.

1 London Evening News, February 10,1969. "Do these Supermen Exist?"

В загадочной Шангри-Ла из этой легенды некие люди, эволюционировавшие далеко за пределы состояния обычного человека, осуществляют функции посредников сверхпланетарных сил.

Они проявляют свое влияние через низшие эшелоны - которые, не вызывая подозрений, вращаются в обычных сферах жизни как на Востоке, так и на Западе, - и действуют в критические моменты истории, обеспечивая результаты, необходимые для поддержания эволюции Земли в соответствии с событиями в Солнечной системе.

Весьма смахивая на небылицу, легенда эта веками вовлекала в свою орбиту мыслителей, оказавших закулисное влияние на события европейской истории. К примеру, когда в 1614 году в Европе появился загадочный документ под названием «Фама»1, лучшие умы эпохи на протяжении целого поколения искали ключи к разгадке его источника, пытаясь заручиться его поддержкой. Исторических указаний на то, что кому-либо это удалось, нет.

Мистификация? Возможно. Но в 1961 году в скромном журнале2 появляется статья, которая неискушенному читателю могла бы показаться простым отчетом о путешествии.

Что касается других, тех, кто знал или полагал, что знает, как происходят такие вещи, то в их среде она произвела такой же эффект, какой имела «Фама» среди их предшественников 350 лет назад; однако попытки «найти источник» на этот раз не были столь удручающе провальными. Начиная с 1961 года, регулярно стали появляться дальнейшие намеки, связанные, как нам представляется, с той же традицией.

Далее автор статьи перечисляет ряд недавних публикаций3, кратко рассматривает их и делает вывод:

1     Автор имеет в виду розенкрейцерский документ «Fama Frnternitntis, или Откровение Братства Высокочтимого Ордена R.С.» — Прим. пер

2     Blackwoods Magazine, December, 1961, 290, pp. 481-595

3     The Sufisby Idries Shah (W.H.Allen), The Teachers ofGurdjieff (Gollancz), Reflections (Zenith Books), Special Problems in the Study of Sufi Ideas (Octagon Press), Wisdom of the Idiots (Octagon Press), Neiv Research on Current Philosophical Systems (Octagon Press) и некоторые произведения Роберта Грейвса

Похоже, что традиция, частью которой все это является, связана с такими разнообразными феноменами, как возрождение культуры после нашествия Чингисхана, арабская поэзия, трубадуры, джокер наших игральных карт, франкмасонство, тамплиеры, Ренессанс, сарацинская культура Испании и католический орден францисканцев.

Также отмечалось, что некоторые из самых последних идей фрейдистской и юнгианской психологии были в общих чертах намечены носителями этой же традиции не позднее XI века, когда наг/чных терминов для выражения подобных идей на Западе еще не существовало.

Принимая во внимание недвусмысленные заявления, которые подразумеваются в некоторых литературных трудах, опубликованных в настоящее время на Западе, диву даешься, что ортодоксальная наука еще не проявила к этому материалу того интереса, которого он заслуживает.

Учитывая процитированный отрывок, наш совокупный материал можно предварительно свести к трем поразительно четким предположениям:

1.    В первой четверти XX века западная наука достигла не просто критической стадии, но тупика, и одновременно с этим исподволь появился материал с Востока, способный разрешить ситуацию.

2.    Это «вмешательство» исходит из источника более высокого, нежели обычный интеллект, и качественно отличного от него.

3.    Подобное «вмешательство», в критические моменты человеческой истории и в форме, соответствующей такому моменту, имеет место во всех культурах и во все эпохи.

Невзирая на то, что в контексте западного мышления эти идеи представляются абсурдными, мы последовательно рассмотрим их.

Есть основания полагать, что между 1920-м и 1949 годами во Франции, Англии и Америке происходило то самое вмешательство, существование которого предполагается во втором из приведенных отрывков. Далее мы будем ссылаться на источник этого влияния просто как на Традицию.

Частью замысла, стоящего за операцией 1920-49 годов, была — возможно, впервые — публичная демонстрация механизма работы самой Традиции. Допустимо предположить, что человеческий разум в первый раз достиг способности воспринимать соответствующие эволюционные идеи и получил право на доступ к этой информации.

Среди тех, кто в этот период находился в контакте с Традицией и посвятил свою жизнь работе, связанной с реализацией ее целей, были лондонский журналист Родни Коллин и Дж. Г. Беннетт, философ и математик.

Родни Коллин написал две знаменательные книги1, в которых попытался показать, что и история, и биология действуют во времени, отличном от того времени, что ощущается в событиях, обычно регистрируемых чувствами. Эти книги были значимы во многих отношениях, но главным, пожалуй, стало предположение, что вопросы, с которыми ныне столкнулась западная наука, не могут быть решены с помощью обычного «линейного» мышления.

С этим уже вынуждены были согласиться математики в 1920-х годах, но у них не было ключа к радикальному решению, о существовании которого догадался Родни Коллин. Он также предпринял попытку анализа западной истории, в котором решающую роль играло вмешательство «школ» Традиции. В этом обзоре значительная часть западной истории приобрела поразительное и яркое новое измерение. События (и их последовательность в истории), даже для самых тонких ее знатоков выглядевшие

1 The Theory of Eternal Life, Stourton Press, Cape Town, 1950, and The Theory of Celestial Influence, Vincent Stuart, London, 1954.

случайными и бессмысленными, были показаны целенаправленными — с точки зрения Воли, действующей в ином временном измерении. По сути, механистичность событий и автоматизм их участников были тем строительным материалом, из которого Разумы, на один уровень превосходящие человеческий, конструировали преднамеренную структуру событий.

За частичной свободой от причинности, которой пользовались эти Разумы, лежит более грандиозная цель: насыщение и воспитание жизни на Земле с тем, чтобы она могла гармонично соответствовать эволюции Солнечной системы.

Коллин попытался придать своему обзору последовательное логическое развитие — предположив, к примеру, следствия, которые могли бы быть выведены из понятия о пределе бесконечной геометрической прогрессии, — но в основном воздействие его работ было эмоциональным, и ему не хватило «большего пересечения» с ортодоксальной сферой, необходимого для привлечения внимания обычной науки.

Призыва к науке в терминах, которые уверенно можно было бы назвать ее собственными, пришлось ждать еще двенадцать лет, до выхода работы Дж. Г. Беннетта.

Беннетт вышел на контакт с Традицией вскоре после прекращения боевых действий в 1918 году и поддерживал эту связь вплоть до января 1949 года.

Беннетт полагал, что деятельность Традиции на этом этапе содержала определяющие возможности для человечества; что наука поистине находится на перекрестке дорог и, если она повернет не в ту сторону либо продолжит следовать прежним курсом, то неизбежно выродится в многостороннюю, но бесплодную технологию. Вероятно, он увидел этот возможный исход со всеми вытекающими последствиями задолго до того, как аналогичные предупреждения стали поступать от художников, поэтов и интуитивных философов, таких как Оруэлл. Беннетт работал над своей книгой «Драматическая Вселенная» 40 лет, последний том был опубликован в 1966 году1.

Жизнь человека начинается с оплодотворенной клетки, и самый ранний ее период проходит в клеточном времени, чуть ли не в 1000 раз более быстром, чем часовое время. Размножение клеток и развитие раскрывающихся вследствие этого функций происходит с устрашающей скоростью, так что во внутриутробном плоде за несколько дней проходит целая фаза эволюции.

Вначале сжатие максимально. Постепенно, по мере того как организм достигает протяженности во времени, то есть в последовательных интервалах часового времени, количество внутренних процессов сокращается и событий происходит все меньше и меньше. Однако человек делает выбор в пользу восприятия времени посредством часов и календаря, и ему кажется, что время начинает бежать все быстрее и быстрее. Жизнь человека ускоряется от начала к концу. Пока он еще совсем кроха, период в 24 часа кажется ему целым веком; по мере того как он взрослеет, целая неделя, месяц пролетают, как мгновения.

Этот и ряд других показателей позволяют сделать вывод, что, представляя биологические процессы такими, каковы они есть, а не такими, как мы их ощущаем — по отношению к часам и календарям, — мы должны разложить человеческую жизнь не по арифметической, а по логарифмической шкале.

Внутриутробная жизнь человека длится 10 лунных месяцев; период его детства — 100, а вся его жизнь в среднем проходит за 1000 лунных месяцев.

Если на круге через равные интервалы отметить эти точки, 10:100:1000, то можно получить некое представление о полной жизни, вместе с вехами, которые показывают скорость уже произошедших внутренних событий или тех, которые еще должны произойти. На этой схеме могут быть построены различные «космологии», но не это нас сейчас интересует.

1 The Dramatic Universe, Vol. IV, Hodder & Stoughton, London, 1966.

Впрочем, эта схема — отправная точка для получения «органической» картины истории, к чему мы вскоре вернемся.

Если предположение, что история подчиняется тем же законам, что и клеточная жизнь, принять за исходное, то возникает ряд интересных аналогий.

Как клетки выполняют различные функции в теле человека, так и люди выполняют различные функции в теле культуры.

Строители, инженеры и архитекторы поддерживают и восстанавливают структуру культуры, подобно тому, как соответствующие клетки поддерживают и ремонтируют человеческое тело.

Для защиты культуры существуют солдаты и полицейские, так же как для защиты человеческого организма предусмотрены резервы в надпочечниках. Ученые и мыслители направляют культуру, подобно тому как клетки мозга направляют тело. Поэты, артисты и мистики формируют эмоциональную жизнь культуры — нервные клетки руководят эмоциональной жизнью человека.

Аналогии можно развивать в различных направлениях. К примеру, основой человеческой жизни может быть удовлетворение от еды и питья или возбуждение от движения и путешествий. Человеком может управлять страсть к исследованиям или какое-то глубокое эмоциональное побуждение. Сходным образом культура может управляться одной такой функциональной группой. На ум приходят имевшие место в истории государства крестьян, государства воинов, государства монахов.

Человек, сбалансированный в своих функциях, но ведомый развитым интеллектом, — это продвинутый человек. Подобным образом и культура, сбалансированная в своих функциях, но ведомая развитой интеллигенцией, является продвинутой культурой.

Аналогия между телом человека и телом культуры была подмечена патологом Вирховом более века тому назад. С тех пор на нее обращали внимание многие ученые, но в целом тема считалась слишком фантастичной, чтобы серьезно ее исследовать. Пожалуй, есть основания предположить, что не столь уж она и фантастична.

Сперматозоид дает начало новому индивидууму. Предположим, что сознательный человек дает начало новой культуре. Предположим, что в обществе всегда скрыто присутствует несколько таких человек, которые могут усваивать сознательную энергию и таким образом пребывают в контакте со структурой этой энергии, находящейся за пределами уровня человеческой жизни. По терминологии Беннетта, это соответствовало бы демиургическому уровню. Такие сознательные люди были бы для человеческой культуры тем же, чем являются сперматозоиды для клет-кообразующего материала в человеческом организме.

Исходя из этого предположения, сознательный человек оплодотворяет новую культуру подобно тому, как сперматозоид дает рождение новому человеку. Не из всех сперматозоидов рождаются люди, и не все сознательные люди творят новые культуры. Те, кто не творят, тем не менее оживляют культуру подобно тому, как обильная сексуальная энергия придает человеку особый тонус и жизненную динамику.

Здесь мелькает один из аспектов сексуальной — даже кровосмесительной — аналогии, которая пропитывает и мифологию, и эпическую поэзию и на поверхностном уровне всегда кажется непостижимой.

Если культура имеет подобную структуру, любой из ее аспектов можно представить в виде его клеточного эквивалента. Ее временная шкала, к примеру, будет некоторым расширением логарифмической шкалы, которая, похоже, применима и к человеческой жизни.

Родни Коллин предполагает, что логарифмические временные параметры человеческой жизни — 10:100:1000 — должны быть экстраполированы в последовательность 100:1000:10000 (лунных месяцев), что примерно составляет 8, 80 и 800 лет

Если продолжить эту аналогию, то восемь лет будут периодом внутриутробного развития культуры, восемьдесят — периодом ее физического самовыражения, а 800 лет — полным периодом ее жизни. По прошествии 800 лет она умирает.

Некоторые люди умирают до 70 или 80 лет. Некоторые живут больше ста, но для человека средними значениями будут интервалы, задаваемые последовательностью 10:100:1000 лунных месяцев, а для культур средними значениями будут периоды 8, 80 и 800 лет.

Пока культура в течение восьми лет находится во чреве, оплодотворивший ее Сознательный Человек собирает вокруг себя материальное тело, внутренний круг последователей. Вырабатывается Учение. Оно — личность грядущей культуры и может быть выражено в художественной форме или в виде нового научного принципа. Возможно, создается книга или свод принципов. Появляется некий символ, который будет характерной чертой культуры до момента ее смерти. Характер культуры, как и характер человека, формируется во чреве, и вся последующая жизнь будет выражением только этого характера, никакого другого.

Восемьдесят лет — период физического выражения культуры во внешнем мире. Пример этого — бурная экспансия изобретений и творений, которая столь видима — и столь же необъяснима — в начале каждого культурного периода.

Возможно, Рассеивание первоначальной расы людей, которое Беннетт относил к периоду появления четырех Корневых языков, является первым указанием на то, как работает этот механизм. Однако этот пример может быть

исключением, поскольку вмещает не одну а четыре одновременные операции. С другой стороны, быть может, не такое уж это и исключение, если мы обратим внимание на то, что VI век до нашей эры — век Пифагора и век рождения Европы — был также веком Будды в Индии и Конфуция в Китае.

Небезынтересно, что циклическая природа культуры, последовательность рождения, самовыражения, упадка и смерти, была частично прослежена при помощи обычных интеллектуальных средств такими учеными, как Тойнби и Джон Непер, хотя вполне допустимо, что «изобретатель» логарифмов находился в контакте с работой Традиции его времени.

Аналогия между клетками и культурами может быть продолжена. Сын, чтобы появиться на свет, не ожидает смерти своего отца. Схожим образом поколения культур накладываются одно на другое. Новая культура начинается задолго до того, как умирают ее родители — и возможно, когда ее родственники на другом континенте уже ходят в подростках.

Мы также можем предположить семейные черты в теле цивилизации, которая состоит из всех культур, взятых в совокупности. Какими бы непохожими на нас ни казались люди Рима, между ними и нами есть некое сходство. Мы и они — из одной семьи. У нас нет такого чувства родства с культурами, скажем, Африки или Китая, хотя хронологически они куда ближе к нам, чем Древняя Греция или Древний Рим.

Аналогия «клетка/культура» способна даже произвести метод, с помощью которого можно вновь открыть прошлое, оставившее после себя слишком слабые следы, чтобы предположить в нем некую структуру. Допустим, культуры занимают свое место в «протяженном теле» человечества в той же последовательности, что и проявляющиеся в человеке функции желез внутренней секреции. Допустим также, что эти функции лежат на логарифмической шкале.

Тогда они будут располагаться в такой последовательности: поджелудочная железа, щитовидная железа, околощитовидная железа, надпочечники, задняя доля гипофиза и передняя доля гипофиза.

Можно ли различить следы подобной последовательности в сменявших друг друга культурах? Если заглянуть в сущность ушедших культурных эпох, то она, как полагает Родни Коллин, не противоречит данной схеме. Следы человека Ориньякского периода (начавшегося около 40000 лет тому назад) — тяжелые, лимфатические и лунные. Человек Мадленского периода (20000-11000 гг. до н.э.) быстр, решителен и по-меркуриански находится под влиянием гормонов щитовидной железы. Огромные памятники Египта, Шумера и древней Индии предполагают уравновешенную, основательную «околощитовидную», или венерианскую, натуру. Греко-римский и персидский периоды — это эпохи железа, страсти, надпочечников и Марса.

Культуры ранней Европы, Средневековья и Ренессанса, вплоть до недавних дней, соответствуют функции задней доли гипофиза.

Если нанести их на логарифмическую временную шкалу, то окажется, что шесть функций, имевших доселе развитие в «протяженном теле» человечества, займут временные отрезки, равные 32000; 16000; 8000; 4000; 2000 и 1000 лет соответственно.

В русле сделанных предположений, культура порождается сознательным человеком. Это может произойти на знакомой, так сказать, почве, или в абсолютно новой ситуации, подобно тому как человек находит семью в далекой стране, потому что почувствовал, что на его родине истощилась почва или ухудшилась атмосфера.

Интуиция привела Родни Коллина к идентификации Египта в качестве источника, породившего Европу. Возможно, личность Индивидуума не будет установлена никогда, но определенные ключевые полулегендарные

фигуры, такие как Солон, Фалес Милетский и Пифагор, предполагают наличие «школы», внутри которой и было подготовлено «рождение».

Платон предполагает, что Солон получил нечто во время обучения в Саисе в 590 году до нашей эры, а в «Тимее» говорится, что египтяне испытывали к Афинам особенную привязанность. Не было ли это, спрашивает Родни Коллин, привязанностью родителя к ребенку?

Существенно то, что Солон, Фалес и Пифагор обладали неким общим для них качеством. Они представляются людьми, наделенными не каким-то одним талантом, превосходящим уровень обычного человека, а целым набором выдающихся качеств. Фалес был инженером-строителем, политиком, математиком и астрономом. Ему приписывается теория космической субстанции-перво-источника, которая для внешнего понимания символизировалась «водой».

Пифагор открыл систему медицины (неожиданные фрагменты которой оказались включены в работу Катона Цензора1), геометрию, установившую законы трехмерного пространства, и музыкальную октаву, давшую ключ к гармонии на многих уровнях. Ему приписывается теория восхождения и нисхождения душ, а также доступ к знанию истории собственной реинкарнации. В свои 80 (или 90) лет жизни он вместил, по словам Эмпедокла, «все, что содержится в десяти, или даже двадцати, поколениях обычных людей».

Озарения, опережающие свое время на две тысячи лет, буквально носились в воздухе.

Ксенофонт Колофонский утверждает, что солнце и звезды не обладают ни веществом, ни постоянством. Звезды догорают на рассвете, а вечером воссоздаются из новых испарений.

1 Cato the Censor on Farming, Trs. Ernest Brehaut, Columbia University Press, New York, 1933.

Артур Кестлер1 полагает, что это пример рационального описания возникновения Вселенной в единственно возможной идиоме — суеверия. Не может ли это быть в равной степени и предвестником современной теории возрождающейся Вселенной? Или, если заменить «рассвет» на «День Брамы», — предтечей идеи манвантары?

Кестлер много иронизирует по поводу того, что греческие школы были противоречивы, а их предполагаемые озарения — взаимоисключающими. «Каждый из философов этого периода, — говорит он, — похоже, имел свою теорию о природе Вселенной». По словам профессора Барнетта, «не успевал ионический философ выучить полдюжины геометрических теорем и услышать, что небесные феномены имеют циклический характер, как начинал работу по поиску закона повсюду в природе и с дерзостью, граничащей с яростью, создавал систему Вселенной»2.

Возможно, здесь упущен один очень важный момент. Доступ к уровню сознания, на котором могут постигаться законы Вселенной, не предполагает, что это знание можно будет автоматически перевести в слова или вообще свести к «факту». Заключение типа: «Дело обстоит вот так, потому что я был там и видел это», — ограничено возможностями интеллектуального и эмоционального инструмента, посредством которого осуществляется попытка перевести опыт на знакомый язык. Замечательно взаимное «перекрещивание» озарений греческих школ, а не их расхождения.

Итак, период вынашивания плода закончился, и под солнцем и небом Греции родился первенец современной Европы.

Картину его появления, созревания и упадка ярко обрисовал Родни Коллин.

1     Arthur Koestler, The Sleepivnlkers, Hutchinson, London, 1959.

2     The Sleepivnlkers, Chapter I.

За какие-то 80 лет па берегах Греции и южной Италии, где раньше стояли лишь глинобитные и деревянные хижины, вознеслись самые изысканные храмы, когда-либо построенные человеком. Пифагор уже разработал внутренние законы гармонии и трудился над их манифестацией в новой архитектуре и новой мг/зыке. Ученик Фалеса Анаксимандр изобрел основные инструменты для новой технологии: гномон, часы, астрономическую сферу. Неизвестные ваятели пробудили египетскую скульптуру от ее многовековой неподвижности и создали фигуру коуроса - человека новой эпохи с широко открытыми глазами. Художники, расписывавшие вазы, доставили в каждый дом символическую мифологию взаимоотношений человека и богов, а драматическая форма трагедии, созданная Фесписом, обнажила вечный конфликт между своеволием человека и высшими законами Вселенной...

Чувствуется, что все это многообразие почерпнуто из единого источника информации, некоего скрытого центра жизненной силы, который предполагается, но так и не раскрывается странной ролью Элевсинскихмистерий...

Интересно наблюдать, как работают законы масштаба. Мы видим, как в соответствии с определенной кривой вырастает человеческий организм - из одной клетки до многих миллиардов. То же и с цивилизацией. Так, греческую культуру, все потенциальные возможности которой в начале VI века до нашей эры были сосредоточены в одном человеке и горстке других, к середине века восприняли сотни лучших и наиболее творчески одаренных людей, а к концу века она преобразовалась в новый стиль жизни для тысяч жителей Афин, Крита, Сиракуз и полудюжины других центров. Этот рост, или вовлечение в процесс все большего и большего числа человеческих клеток, неуклонно продолжался...

В то же самое время, в точной пропорции к этому «росту», снижалась интенсивность эллинизации, и среди последних миллионов людей, вовлеченных в сферу греческой политики, появилась тенденция к искажению ее природы. Вне всякого сомнения, они бы полностью разрушили ее, если бы не появились более сознательные люди, такие как Сократ, Платон, Аристотель и другие, которых продолжали «засылать» из Центра...

Но даже и в подобных обстоятельствах наступает время, когда внутренней жизни культуры недостаточно для сдерживания упадка, всегда настигающего перезревшие организмы...

Завоевательный порыв угас, и греческий мир, словно старик, стал съеживаться и клониться долу. Будучи в возрасте четырех с половиной столетий, он попадает под влияние новой - римской цивилизации и с той поры живет рабской жизнью, помогая своему новому хозяину, пока по прошествии восьмисот лет с момента основания родина греческой культуры не была затоптана нашествием готов, и тогда эллинская цивилизация как независимый организм умерла окончательно.

Трудно представить более яркую картину жизни и смерти исторического организма с точки зрения «биологического времени».

Итак, греческая клетка в теле истории человечества прожила свою жизнь, выполнила свою функцию и умерла. Она была зачата Египтом, а сам Египет, возможно, был последним из предыдущей группы клеток, чей цикл нам неизвестен. Вероятно, Египет оплодотворил и другие земли, помимо Греции. В X и XI веках у Греции появляется восточный родственник, сыгравший значительную роль в семейных делах Европы, и мы можем подозревать, что его родителем также был Египет.

Родни Коллин видит цепочку из шести культур — начиная с Греции и вплоть до настоящего времени. Мы продолжим попытку краткого изложения его карты исторического процесса.

Когда Греции было всего двести лет от роду, она через эпикурейцев и стоиков передала оплодотворяющую энергию Риму. И снова период ослепительных достижений, как бы ниоткуда. Визитной карточкой Греции были театр, музыка, философия и математика, у Рима это свод законов, имперская сеть дорог и государственных служб.

В пору своего расцвета Рим послужил маткой для третьего европейского организма — раннего христианства. Здесь уже открыто обозначен Основатель и его Школа, а также «факсимиле» — Новый Завет — символическое руководство для будущего организма. Как бы ни была поразительна и значима для будущего эта новая клетка в организме человечества, как бы ни был грандиозен размах, внешняя ее форма подчинялась неизбежным законам рождения, развития и упадка. Она достигла зрелости с «Указом о веротерпимости» императора Константина, а затем подверглась прогрессирующему истощению, которого не может избежать ни один организм, реализующийся во времени. По выражению Родни Коллина, «через восемьсот лет после своего зачатия папство, его наивысшее темпоральное выражение, стало на римском рынке объектом торга».

Так умерла внешняя форма раннехристианской культуры. Но задолго до этого, когда она все еще пребывала в расцвете, было запланировано новое рождение.

В 529 году Бенедикт основал Монте Кассино и выполнил операцию, которая хоть и должна была иметь прецеденты в эпоху античности, в Европе до настоящего времени ей нет аналогов.

Было организовано зачатие, но рождение следовало задержать.

Если исторические организмы соотносятся с музыкальной октавой, равно как и с логарифмической шкалой, — а по ряду причин можно полагать, что так оно и есть, — тогда там не будет линейной прогрессии, последовательного повышения частоты по восходящей шкале. В двух точках там будут «интервалы». Между ранним христианством и христианством монастырским есть один такой «зазор», и в нем, безусловно, находятся «Темные века» Средневековья.

Исход четырех Центров во время последнего ледникового периода предполагает аналогию этому явлению, но иного масштаба.

Силу необходимо было сохранить до той поры, пока не наступит время для преодоления разрыва. Задача Бенедикта состояла в том, чтобы сохранить достижения прошлого до момента, когда будет готова к оплодотворению уже существующая новая яйцеклетка, которой предстояло реализоваться в отдаленном окончании Средневековья.

На протяжении раннего Средневековья, или Темных веков, монастыри со своими монахами были самодостаточны (возможно, в эпоху темных веков ледникового периода так же обстояло дело и с Центрами, с их «пилотным» населением).

Снаружи царил беспорядок событий, смятение: процессы без цели, человечество без направления.

Разрыв продолжался 500 лет, и новый культурный организм, средневековое христианство, возник лишь в XI веке. Его матерью стала одинокая долина в Бургундии; его отцом было влияние Монте Кассино. В тени, в качестве повивальной бабки при его родах, действовало влияние Комачино из Северной Италии.

Средневековая христианская культура мучилась родами два столетия, и в некотором смысле она вышла из одно-го-единственного строения — церкви аббатства в Клюни.

Аббатство было основано в 910 году двенадцатью монахами из Монте Кассино, и в раздираемой смутами Франции от этого мирного убежища распространилось необыкновенное влияние. В течение одного века монахи-клюни-аки получили контроль над тысячей квадратных миль округи и установили закон и порядок там, где на протяжении пяти веков не было ни того, ни другого. Подобно тому, как в человеческом теле, когда болезнь достигает своего кризисного пика, инфекция начинает отступать с немыслимой еще накануне быстротою, уже к 1095 году было готово к освящению новое величественное сооружение в странном и абсолютно непривычном стиле — церковь аббатства в Клюни. В ней были заключены все будущие готические соборы. И каждый из них содержал намек на целостную невидимую космологию; каждый, как говорит о том Традиция, был для тех, кто умел читать, энциклопедией в камне, содержащей в сжатой форме План и Цель эволюции.

Задуманная в теле Церкви, средневековая христианская культура, тем не менее, была предназначена для нового и иного способа выражения. Хотя она была за-мыслена сознательными людьми, глубоко преданными религиозному выражению Великого Делания, воплощение ее зависело от тех, кто был не церковнослужителем, но мастером.

Как зодиак видится пронзающим Солнечную систему предопределенной последовательностью влияний, так и здесь может показаться, что в XI веке процесс Сознательного Управления почти незаметно выходил из-под знака религии и начинал проникать в некую предстоящую светскую модальность.

Эхо этого амбивалентного феномена, похоже, отозвалось в деятельности неизвестных мастеров, строивших соборы, — как оно отзывается и сегодня в деятельности их потомков-по-теории, современных франкмасонов.

Мимоходом можно отметить, что в этом периоде отражается виток иной спирали, когда Вселенские Энциклопедии в камне также использовались для фокусировки человеческого сознания, — период эзотерического строительства в мире ислама.

Как в Греции были иные школы, кроме пифагорейской, так и по соседству с Клюни были другие школы: Шартр — для различных наук, Реймс — для музыки, Мон Сен-Мишель — для астрономии.

И вот тут происходит событие, значимость которого недооценена до сих пор.

Совместная миссия из Клюни и Шартра направляется в сарацинскую Испанию и, по-видимому, ее принимают там с братскими почестями. Она возвращается назад с дарами: логарифмами, алгеброй, Кораном и, как можно догадаться, с техникой алхимии.

Очевидно, здесь средоточие ревностного христианства обогащается поддержкой из источника, который на обычном уровне может расцениваться только как чуждый и однозначно враждебный.

Если этот визит не был какой-то сверхэкуменической причудой Готической школы, то он предполагает существование некоего единства, скрытого за внешними различиями. Не могло ли в этом проявляться единство Скрытого Директората эволюции, который сочленяет и христианство, и ислам? Одним из помощников Константина в Кассино был Иоанн Сарацин1.

Клюниаками была неожиданно расширена уже существовавшая тогда идея паломничества. Северная Испания к тому времени уже очищена от сарацинов, и под влиянием клюниаков в Компостелле строится собор святого Иакова. Маршрут паломничества теперь пролегает из Рима через Кентербери в Компостеллу. Не могла ли эта идея прийти из сарацинской Испании в качестве инструмента для расширения человеческого сознания, для привнесения новых веяний в застойное общество? Возможно, хадж — паломничество в Мекку — доказал свою пользу в качестве инструмента культуры и был использован вновь.

Итак, с одной стороны, клюниаки посещают мусульманскую школу. С другой — они строят соборы на отнятой у сарацин территории.

Примеры странной амбивалентности появляются и в дальнейшем. Клюниаки всячески поддерживали Первый крестовый поход. Конечно же, в нем заключалась немалая политическая целесообразность: он избавлял Францию от воров и грабителей и содействовал клюниакской миссии по наведению порядка и укреплению закона на местах. Но поход был направлен, пусть косвенно, против

1 Константин Тунисец уже перевел в Монте Кассино книгу по алхимии араба ар-Рази «Liber Experimentomm» (Legacy oflslnm p346).

ислама. С одной стороны — сотрудничество, с другой — соперничество.

Здесь налицо несоответствие без видимого объяснения, но проблема исчезает, если допустить возможность, что на каком-то уровне оба импульса входят в состав одной и той же эволюционной директивы.

В то же время пути Скрытого Директората воистину загадочны для человеческого понимания. Возможно ли, что определенные эволюционные преимущества могут быть получены только при наличии намеренно созданных разногласий?

Какой бы отвратительной ни казалась эта идея на уровне индивидуальных жизней, она имеет поддержку в еврейском эзотеризме.

Профессор Норман Кон показал, что знаменитые «Протоколы Сионских Мудрецов», вне всякого сомнения, являются намеренной подделкой1. Но кажется, что никто так и не исследовал психологическую подоплеку, благодаря которой в человеческом сознании родилась центральная тема «Протоколов». Вкратце, предположение заключается в том, что некий скрытый импульс на расовом уровне постоянно подталкивает евреев к совершению действий, неизбежно влекущих за собой преследование, из которого могут проистечь некие благоприятные для евреев последствия.

Если человека уговаривают, подталкивают, почти что принуждают следовать оптимальному пути его собственной эволюции, создавая ситуации, предполагающие огромные страдания для конкретных людей, тогда Скрытый Директорат можно счесть ответственным за цинизм и деспотизм, в которых лишь отдельные индивидуумы в той или иной степени не нуждаются. Острота этой проблемы будет усугубляться по мере представления в нашем труде дальнейших данных.

1 Warrant for Genocide, Eyre and Spottiswoode, London, 1967.

Но вернемся к последовательности культур Родни Коллина. Средневековая христианская культура расцветала, паломники и крестоносцы распространяли ее в Европе (подобно тому как Рассеивание привело к распространению в мире четырех коренных рас). На своем пике влияние клюниаков охватило Европу от Португалии до Польши. Но, реализовав заложенные в нем возможности и состарившись, оно пришло в упадок. Его творческое начало застыло в догматизме. Католичество Вселенских Энциклопедий обернулось чудовищной тиранией Инквизиции. Тело культуры продолжало существовать еще девять веков и наконец было уничтожено Французской революцией. Знаменательно, что восстановление гражданами аббатства в Клюни было куда более символичным актом, чем это им представлялось.

Но задолго до этого из древнего родился новый импульс. Вокруг Медичи вызревала Идея, противоположная олицетворяемому папством догматизму и посвященная лучшему, что было в прошлом.

На этот раз грядкой для рассады была не философская школа и не келья монаха, но среда интеллигенции. Центральным магнитом, к которому притягивается все новое, становится Козмо Медичи. Он основывает первую публичную библиотеку в Европе. Спасено лучшее из прошлого Константинополя. Флоренция превращается в центр Европы. Вокруг «двора» тонких интеллектуалов полным ходом кипит работа по восстановлению утраченного. Мы видим Донателло, Джиберти, Боттичелли, Мирандолу и Альберти, каждый из которых обладает высочайшей квалификацией в своей собственной сфере; и видим странную породу гипер-специалистов, подобных Микеланджело и Леонардо да Винчи, которые сверх меры одарены не в какой-то одной области человеческих возможностей, а почти во всех. Перед нами маячит образ человека вселенского, Weltmensch. Эхо Пифагора и Фалеса достигает нового витка спирали.

И как же широко на этот раз распространились волны! Из Флоренции выходят университеты Куипза, Кембриджа, Магдалены, Оксфорда, Глазго, путешествия Колумба, завоевание Мексики, современная астрономия, английский Ренессанс, энциклопедизм и, наконец, всеобщее образование.

Современная эпоха родилась примерно в 1450 году во Флоренции. Ее отличительными чертами стали книгопечатание, живопись и образование.

Тело клетки, сформировавшей эпоху Возрождения, живет и по сей день. Возможно, оно не умрет и в последующие двести лет. Его влияние даже сейчас уже кажется реакционным — как неизбежно должны казаться реакционными все предыдущие поколения их потомкам.

Но хотя Ренессанс и продолжает жить, чтобы в свои преклонные годы воспламенять либо сдерживать, более века тому назад он породил своего собственного преемника — наш слишком хорошо знакомый Запад сегодняшнего дня. Крепкий и своевольный отпрыск — этот наш Синтетический Век. Его отпечатком на теле истории стала электроника.

Его внутриутробное развитие длилось с 1859 («Теория происхождения видов») до 1865 года (объединение Америки).

Пика своего развития он достиг примерно в 1935 году, когда будничными составляющими сделались автомобильный и воздушный транспорт, радио и кинематограф. Сейчас он находится на пути к зрелости и последующему упадку. Как и все организмы, он должен страдать от возрастающей окостенелости, надвигающейся немощи и неизбежной смерти. Его физическое присутствие может продолжаться вплоть до XXVII века, но задолго до этого появится на свет его преемник, еще невидимый и непредвиденный. Если культура воспроизводит преемника на этапе своей зрелости, его клетка в теле человечества уже сейчас может проходить стадию зародыша. Когда бы он ни появился на свет, если, конечно, появится, — свой отпечаток он оставит в мире возрастающей скорости, напряжения и компрессии.

Если темп эволюции в 1980-е годы кажется нам чрезмерным, мы едва ли можем представить себе то напряжение, которое в грядущем теле культуры человеческие клетки будут воспринимать как нормальное.

От Пифагора до Пентагона: двенадцать тысяч поколений людей, две тысячи пятьсот календарных лет, шесть клеток в теле западной истории.

Каждая клетка перекрывает время своего потомка, посылая вперед влияние, каждый потомок воздействует и сам испытывает воздействие от присутствия своих предков.

Внутри клетки — более мелкие клетки как эпицентры влияния, усиливающие основной принцип целого, но в то же время подверженные его энтропии.

Волна накатывает на волну, перемежающуюся с другими волнами, — это живое тело истории.

И внутри, и вовне — неизбежные знаки Замысла и Намерения.

Колоссальному труду Родни Коллина нет нужды основываться на «фактах» или быть ниспровергнутым ими. Толкования, даже выведенные из откровений, полученных из первых рук, неизбежно подвергаются искажениям при переводе из одного измерения в другое. Даже если схема «вычерчена» правильно, определенные даты, от которых предположительно берут свое начало циклы, могут оказаться произвольными. О схеме истории, подобно этой, следует судить по ее цельности, а не по кажущейся точности частей схемы. О ней надо судить, говоря словами Успенского, используя «психологический метод».

При таком подходе будет сама собой очевидна ее общая «правильность», неуязвимая даже при демонстрации «ошибочности» того или иного аспекта.

На этом мы пока остановимся.

Безусловно, Родни Коллин заклеймил бы некоторые из наших несанкционированных вторжений в вольный полет его интуиции. Вероятно, он не согласился бы с тем, что Исход, образующий «интервал» в октаве более широкого масштаба, может быть соотнесен с Темными веками Средневековья в малом цикле Европы.

Он почти наверняка отверг бы предположение, что Ренессанс ознаменовал зодиакальный переход от религиии к другой модальности Влияния, для которой у нас и названия даже нет.

Из этого предположения неизбежно вытекает вывод, что религия — не единственный инструмент человеческой эволюции, а всего лишь один из набора сходных модальностей, применяемых поочередно.

Также не согласился бы он и с предположением, что Скрытый Управитель может достичь эволюционных целей с помощью процесса, абсолютно безразличного к человеческой жизни и страданию. И то, и другое было бы анафемой для его католических убеждений.

Однако мы представляем идеи такого рода не потому, что они пришлись к месту, но в силу их необходимости для объяснения материала, появившегося совсем недавно, материала, которым, безусловно, не располагал Родни Коллин.

Каждое из свидетельств само по себе представляет всеобъемлющее доказательство одной-единственной идеи: жизнь человека управляется Силами, или Индивидуумами, стоящими гораздо выше — но не бесконечно выше, — чем уровень самого человека.

Столь же неизбежной становится идея, что на уровне жизни такое Управление осуществляется через человеческих агентов, то есть исключительными людьми, определенным образом настроенными и частично связанными с этим вышестоящим уровнем.

Так ли уж невероятна эта идея? На каждой стадии эволюции Вселенная расширяется для человеческого разума. Первый предел его горизонта — природа. Его Богом являются деревья, моря и ветер. Затем его сознание на один шаг расширяется, и то же самое происходит с его Вселенной.

Теперь планеты представляют собой божества, и анимизм, который был столь хорош когда-то, с этого момента становится врагом лучшего.

Его сознание раскрывается снова. Теперь Солнце видится как Абсолют, притягивающий планеты и управляющий ими: боги служат Богу.

Далее Солнце видится уже одним из многих солнц в галактике, и — горизонт отступает все быстрее и быстрее — галактика оказывается одной из бесчисленных галактик в грандиозном целом. Здесь дорога выходит к рубежу, который для мысли непостижим.

На каждой стадии человеку приходилось отбрасывать безопасное, надежное и — в данный момент — единственно верное. На каждой стадии он вынужден был сражаться с отрицающей силой инерции. И точно так же, как некогда приходилось преодолевать биологические препятствия, теперь ему приходится преодолевать препятствия ума. Если он добьется успеха, то узнает больше — больше поймет, еще больше приблизится к соучастию.

Возможно, сегодня ему необходимо встретиться лицом к лицу с механизмом своей собственной эволюции — и принять его. Перед ним встает новая — и одновременно старая — концепция: присутствие среди человечества Людей, его Учителей и его Надзирателей на эволюционном пути.

Возможно, теперь, по прошествии 30000 лет, но на более высоком витке понимания ему придется еще раз встретиться с присутствием Тайных Людей в его среде.

Кто они? Возможно ли мельком взглянуть на них, сначала на страницах истории, затем, на первых порах смутно, уловить проблеск их присутствия в повседневной жизни нашего собственного времени?

Может быть, нам удастся заметить такой проблеск...