Тридцать спиц соединяются в одной ступице. Использование же повозки обуславливается пустотой между ними... (Скрижаль)

Я спарринговал с незнакомцем. Он использовал технику вращения, скользил передо мной, совершал короткие быстрые повороты, когда я атаковал, совершенно неожиданно оказывался у меня за спиной, подпрыгивал, задерживаясь в воздухе на несколько секунд. Все это ужасало меня и восхищало одновременно. Ни один из моих ударов не достиг цели, мужчина же не атаковал, он словно демонстрировал мне что-то. Я остановился и попросил объяснить, как у него получается зависать в воздухе.

— Нет ничего сложного, — сказал человек. — Подпрыгиваешь и раскатываешь себя в одном из слоев.

Мне показалось, что я понял. Я стал подпрыгивать и зависать в воздухе, почти как он. Я был в восторге!

— Теперь тебе надо научиться скручиваться, — сказал незнакомец.

...Потом я оказался в раздевалке, я долго искал свое полотенце, чтобы вытереть пот, и никак не мог найти. Рядом сидел какой-то толстяк в плавках.

— Сядь и высохни так, — сказал толстяк, сложив руки на животе.

Я последовал его совету. Этот человек до жути напоминал мне кого-то, я украдкой вглядывался в его лицо, стараясь вспомнить. И вспомнил — я видел его во сне! Тут же я понял, что и сейчас нахожусь во сне, и вытянул вперед руки.

— Что хорошего в том, что ты постоянно пялишься на свои руки! — раздраженно проговорил толстяк.

— Кто ты? — спокойно спросил я, не отрывая взгляда от рук.

— Я — твое чувство собственной важности, — ответил толстяк. — Я твой самый лучший учитель. Созерцая меня, ты познаешь алхимию.

Тут меня разбудил будильник.

...Я приехал в Москву 1-го сентября 1999 года. Мы (я со своей семьей) сняли квартиру в том доме, который должны были взорвать, но не взорвали. Однажды к дому подъехали машины с мигалками, и бешенный мегафонный голос начал орать: «Внимание! В доме заложено взрывное устройство! Всем выйти на улицу! Внимание! Всем покинуть свои квартиры и отойти на безопасное расстояние! Минуту на сборы! Повторяю, в доме взрывное устройство!»

Мы проторчали на улице под дождем часа четыре, пока бомбу не обезвредили. Тогда я подумал: «Неплохое начало!». На самом деле я был разочарован всем этим.

Четыре года назад мы с моим другом Максом зашли к нашей общей знакомой Демонице, чтобы полечить ее больное сердце. Я поставил ей иголки, мы пили чай и вели мирную беседу. Но тут пришли приятели Демоницы, другие демоны и принесли с собой бутылку водки. Мы стали пить водку, все пили, кроме самой Демоницы. Через полчаса я, чувствуя понятный дискомфорт, прошептал Максу: «Давай собираться, нам пора».

— Ещё не все произошло, — сказал Макс.

— Ты так считаешь?

— Да.

Я доверял Максовской интуиции, ведь он был более близок Аттару, чем я. Ещё через полчаса я поссорился с одним из новоприбывших — огромным корейцем, демоном по имени Саша. Мы вышли с ним на лестничную клетку и... Я не помню, как оказался на полу, в двух метрах от демона. Я попытался подняться, но демон Саша спросил меня, хочу ли я ещё. Уточнить, что он имеет ввиду, я не успел, потому что он вдруг материализовался совсем рядом со мной и нанес мне два страшных удара по лицу сверху вниз.

Потом пришел Макс и помог мне подняться.

— Пойдем отсюда! — сказал я.

— Куда? — спросил Макс — было полвторого ночи.

— К Ахаре, — сказал я.

И мы пошли к Ахаре.

Увидев меня, Ахара засмеялась сардоническим смехом и долго не могла остановиться. Я смеяться не мог. Макс не смеялся по каким-то своим соображениям.

— Теперь все произошло, — сказал я Максу.

Однажды к Тамаде пришел товарищ и  принес с собой три бутылки лимонада "Буратино".

— Что это? — спросил старик Хоттабыч.

— Это лимонад "Буратино", — ответил товарищ Тамады (его папа работал на лимонадном заводе).

— А-а-а, — понимающе сказал Хоттабыч.Одну бутылку взял Хоттабыч, другую Тамада, третью его приятель.

И вот, приятель, обратив внимание на бороду Хоттабыча, начинает смеяться и говорить всякие колкости. А Хоттабыч сидит себе, помалкивает, будто ничего не происходит. Обидно стало Тамаде за Хоттабыча, подходит Тамада к старику, на ухо ему шепчет: "Сделай так, чтобы он гавкал, сделай так!".

А старик Хоттабыч сидит, молчит. Ну, Тамада вернулся на свое место, думая, вот Хоттабыч молодец, невозмутимый и отрешенный, все ему нипочем. А приятель вообще разошелся, острота за остротой, одна невозможнее другой. Кончилось терпение Тамады, подходит он во второй раз к Хоттабычу и шепчет: "Ну, сделай, что-нибудь! Если не сделаешь, я вышвырну его из дома!".

А Хоттабыч отвечает сквозь зубы:

— Да не могу я! Бороду лимонадом "Буратино" намочил!

Так выпьем же за ту случайность, что не позволяет нам совершить неосознанное действие!

В октябре 2000 года мы купили домик под Москвой. Знаком для меня было то, что, когда мы осматривали дом, я нашел старинный номер журнала «Иностранная литература», в коем была опубликована повесть Ричарда Баха «Чайка по имени Джонатан Ливингстон». Как-то раз S.N. спросил меня, читал ли я «Чайку...»? Я сказал, что нет, не читал. «Кишлак ты!» — возмутился S.N. — «Найди и прочитай. Ричард Бах, написав эту вещь, мог бы преспокойненько умереть, так как ничего лучшего написать он уже не сможет». Вот я и нашел «Чайку...» спустя год, за тысячи километров от Ташкента, в доме, который мы собирались купить.

Я добросовестно сделал карту фэн-шуй этого дома и определил наиболее «опасные» сектора. Одним из таких «опасных» секторов оказался Северо-запад. Расположение горных и водных звезд здесь сулило возникновение огненных ситуаций, как физического, так и энергетического планов. Для меня, в сущности, это было одно и тоже.

Примерно месяца через два, я проснулся среди ночи от вибраций страха. Никто не спал. Я вышел на улицу и глазам моим открылось великолепное зрелище — на северо-западе горел соседский дом, красиво, стихийно горел. Пламя гнева. «Знак!» — подумал я, вдыхая полной грудью.

О, Господь!

Не уходи, не оставляй меня!

Сделай меня запятой в Своем Манускрипте...

Раствори в гневе Своем...

Посели в вопль, в вой, в скрежет зубовный...

Но не оставляй меня, ГОСПОДИ!

Аминь.

Почти полгода после этого я практиковал «ничего-не-слышу-ничего-не-вижу-ничего-никому-не-скажу», на несколько часов в день, завязывая себе глаза и затыкая ватой уши. А потом мне приснилось, что я выбираю книги на лотке, а лысый продавец предлагает мне купить «Алхимию Вращения». На следующий день, когда я делал Малое Колесо, передо мной вновь возник этот лысый мужчина. Он протягивал мне кусок ярко-оранжевой ткани! Мое тело вздрогнуло, как от удара, я открыл глаза.

О, Господь!

Вышел я из города, иду, ступая по камням, по пыли, по песку, по траве...

Иду...

Воистину, не я ищу Тебя, а Ты ищешь мееня и находишь...

Если это не так, кто обличит меня во лжи и в ничто обратит речь мою?

Аминь.

Я шагал по дороге из желтого кирпича. Слева я увидел надпись на старой фанере: «Одинокий путник! Будь осторожен, за поворотом тебя подстерегают опасности!». За поворотом я встретил ЧОМа. Он сидел на деревянном стуле и улыбался.

— Ты напоминаешь мне кота, который наступил себе на яйца и не может сойти с них, потому что лень, — сказал ЧОМ.

— Я не на свои яйца наступил, — сказал я. ЧОМ рассмеялся. Я пошел дальше.

Под ногами я увидел старую перчатку и поднял её. На ладони этой перчатки было написано: «Собери себя». На кончиках пальцев перчатки мне улыбались лица ЧОМа.

Я собирал себя в дохлой крысе, которую нашел на обочине; в стволе дерева, вокруг которого я вращался; в трехлитровом баллоне, который я потом пытался продать. Мимо проезжал ЧОМ на телеге. Он сказал:

— Собери себя в своем животе! — и бросил мне втулку от колеса.

Я поймал эту втулку, но не знал, куда ее притулить, так как был безнадежным гуманитарием.

Потом я увидел дикаря. Он вертел-крутил в руках какой-то предмет. Это был компас!

— Эй! Эй-е-ей! — вскричал я.

Дикарь остановился, оглянулся. Его лицо было покрыто струпьями. Я отшатнулся, но не отступил. Дикарь засмеялся.

— Подожди! — сказал я. — Откуда у тебя это?

— От Бога! — ответил дикарь.

— Покажи!

— На, смотри!

Я выяснил, в каком направлении двигался и подарил дикарю свой фальшивый глаз.

— Спасибо! — сказал дикарь.

Я пошел дальше. Теперь я знал: справа была жизнь, слева была жизнь, позади была жизнь, впереди была жизнь, снизу была жизнь и сверху была тоже жизнь.О, Господь! Где моя смерть?

Когда я умру, Ты накормишь и напоишь меня? Когда я умру, поведешь ли Ты меня к Своему шатру?

О, Господь!.. Аминь.

Впереди дорога обрывалась, в этом месте был песок, на песке по-турецки сидел ЧОМ. Я продолжал идти. ЧОМ улыбался. Вдруг мои ноги завязли, меня начало затягивать в глубину.

— Зыбучие пески, — равнодушно сказал ЧОМ.

— Что мне делать? — спросил я.

— Сам решай. Алхимия развивается по тринадцати законам. Примени один из них.

Тут я увидел, что ЧОМ держит в руках трость для слепых. Я ухватился за конец этой трости, ЧОМ потянул на себя. Раз-два и я спасен.

— Видишь ли, — продолжал ЧОМ, — пока ты не осознаешь, что это твои яйца, ты ничего не достигнешь.

Однажды, когда никого не было дома, Хоттабыч нашел старую пластинку и поставил ее на проигрыватель. Запела "Кукарача". И до того эта песня понравилась Хоттабычу, что он поставил ее ещё раз. А потом ещё раз. И ещё... И еще много-много раз он её ставил. Пока пластинка не испортилась. А когда она испортилась, Хоттабыч очень сильно удивился и расстроился. Он подумал, что дивное живое существо, поющее эту песню, заболело и умирает. Тут пришел с работы Тамада и увидел, что Хоттабыч плачет. "Что случилось?" — спросил Тамада.
 Хоттабыч, как мог, объяснил.
 "Заездил ты пластинку, Хоттабыч!" — сказал Тамада.
Старик Хоттабыч понял, в чем дело, дернул за бороду и наколдовал новую пластинку, платиновую. Но ее он не слушал. Он вообще к проигрывателю не подходил

 Так выпьем же за чувство меры!

В Августе 2000 года я понял, что больше не могу использовать казённый компьютер для алхимии. Поэтому я попросил ЧОМа помочь мне в приобретении «какого-нибудь захудалого компьютера».

Одним прекрасным утром мне на работу позвонили и сообщили, что в 21:15 на Проспекте Мира, возле Макдональдса меня будет ждать человек «от Ляпы». Я подумал: «Как кстати. Неподалеку там есть и церковь, и мечеть».

В 21:00 я уже был возле Макдональдса. Прошло 15 минут. Глазами Ассоль я вглядывался в окружающих. Неужели опять облом? Прошло еще 10 минут. Так и есть — облом. Я повернулся, собираясь уходить, и посмотрел в сторону церкви. Тут краем глаза я уловил... Нет, этого не может быть! У другого входа в Макдональдс стоял толстяк из моих снов! Я тряхнул головой. Наверное, показалось. Стоит мужик, да, здоровый мужик надо признать, но не толстяк, конечно, стоит, кого-то ждет. Я направился к нему и опять — он же, он, Волшебный Золотой Зародыш! Вгляделся, нет, не он. «Вы от Ляпы?» — спросил я. «Что?» — не понял мужик.

— Вы от Ляпы? — повторил я.

— О, да.

— Здравствуйте, — протянул я руку.

— Здравствуйте, — руку он пожал довольно крепко.

Мне показалось, что человек этот говорит слегка с акцентом.

— Я вас не задержал? — спросил я.

— О, нет.

Человек достал из сумки свернутую оранжевую майку и конверт. Я взял все эти два предмета в руки и тут испугался. Испугался по-настоящему. Меня начало трясти. Захотелось бежать, бежать без оглядки. Возникло сновиденное чувство падения.

— Спасибо, — произнес я сквозь силу и заспешил прочь.

Однажды некий обыватель по имени Чунда поднес Будде испорченную пищу. Чунда не знал, что пища испорчена. А Будде было все равно, и он съел эту пищу. Вскоре Будда умер.

Мои друзья, живущие в Ташкенте, пригласили меня на годовщину своей свадьбы к себе. И даже прислали деньги на билет.

О, Азия! Там жарко. Все люди там двигаются медленно. Все люди там, когда благодарят, или просят прощения, или приветствуют друг друга, прикладывают ладонь к сердцу. Там высокое небо. Там ядерные снаряды в виде дынь на базарах. Какое сочное слово «базар», не то, что, фу (!), «рынок». Вслушайтесь... сравните... Там не «канавы»,а «арыки». Вслушайтесь... сравните... Канава — фу! Ары-ык. Там — кайф. «Кайф», кстати, в переводе с тюркского означает настроение. Там — настроение. Там торговля — это неторопливая игра, как... нарды. Там горы! Там сидят по-турецки и пьют чай. Там тебе никогда не скажут: «это твои проблемы». О, Азия!

В аэропорту меня чуть не съели таксисты. Мои друзья меня спасли. Потом мы поехали в горы Чимган. В голове крутились невыполненные задания (выпить три литра кипяченой воды, «чтобы смыть предыдущие действия», станцевать двенадцать национальных танцев, произнести двенадцать тостов в честь зародыша). «Если хоть один день ты не думаешь о своем зародыше, зародыш не думает о тебе».

В горах я танцевал джигу с каким-то педиком. Меня обсмеяли. Это был первый национальный танец.

Воду я выпил тайком от друзей, иначе бы они подумали, что я окончательно чокнулся. Впрочем они и без того думают так. Потом я стал произносить тосты.

— О, горе мне! — повторяет Хоттабыч.

— Ничего-ничего, — успокаивает Тамада, — не будем мы резать.

Всю ночь провел Тамада, не смыкая глаз, рядом с Хоттабычем, выбирая из его бороды репейник. Утром Хоттабыч сказал:

— Хорошо, что у меня есть настоящий друг — ты, Тамада!

Так выпьем же за друзей!

На третий день пребывания в Ташкенте я навестил S.N. В моих руках был пакет с бутылкой мартини и четырьмя видами чая (пять первоэлементов). Увидев меня, S.N. сказал: «Это не ты, это твой дубль, а тебя здесь нет». Мы расположились на кухне и стали пить чай. Марина, спутница S.N., спросила меня:

— Зачем тебе все это нужно?

— Что именно?

Она показала глазами на распечатку первых двух глав «Тамады...». Я пожал плечами:

— Возможность реализации. Не знаю...

— Чем схожи человек и грецкий орех? — продолжала Марина.

— Скорлупой.

— Да. Сначала оболочка мягкая, затем, по мере созревания сердцевины, оболочка становиться прочнее и превращается в скорлупу. В конце концов, наступает момент, когда, если не расколешь скорлупу, сердцевина сгниет.

Я распечатал пачку сигарет и, по привычке перевернул одну сигарету фильтром вниз. На удачу.

— Для чего это? — поинтересовалась Марина.

— Для того, чтобы деньги были, — улыбнулся я.

— Помогает?

— Надеюсь...

— Мы замолчали.

— Малое Колесо — это не алхимия в классическом понимании, — сказал S.N.

— Что же это?

— Это подготовка сосуда для свастики. В современных условиях невозможно производить классическую алхимию — времени не хватит. А когда есть свастика, алхимия производится сама по себе. Свастика творит алхимию. Я тебе дал намерение. Теперь я у тебя его забираю, потому что, я вижу, ты готов запустить собственное. Я глубоко вздохнул.

— Расслабляй живот, - произнес S.N. после долгой паузы. — Представляй, что там у тебя кулак и ты этот кулак раскрываешь.

Я кивнул.

Затем S.N. начал делать вегетарианский плов.

Плов без мяса.

Время пролетело незаметно. Мне не хотелось уходить.

На прощание S.N. сказал:

— Помни, у тебя нет выбора.

Я открыл пачку, чтобы закурить и увидел, что в ней перевернуты все сигареты.