Хотелось бы еще добавить, что эта книга не имеет ничего общего со схоластицизмом или академическим методом. Многие ученые Востока и Запада героически посвятили всю свою жизнь тому, чтобы с помощью своих дисциплин сделать доступными для всего мира суфийские литературные произведения и философские материалы. Во многих случаях они добросовестно и многократно записывали слова суфиев о том, что Путь суфиев невозможно постичь с помощью интеллекта или простого изучения книг. То, что знание этого принципа не мешало их попыткам втискивать суфизм в рамки своего понимания, является данью их интеллектуальной честности и вере в свою систему исследований.
Суфиев можно было бы обвинить в лицемерии, если бы они не утверждали, что
понимание истинной ценности суфизма ограничено определенными рамками, за
исключением, конечно, реальной обучающей ситуации, которая требует физического
присутствия суфийского учителя. Суфии считают неслучайным тот факт, что "тайное
учение", о существовании которого долгое время догадывались и которое искали,
оказывается столь трудным для понимания искателя. В то время как коммунизм можно
назвать религией без Бога, академическое изучение суфизма тем, кто не является
хотя бы до некоторой степени "практикующим суфием", это суфизм, лишенный своего
самого существенного фактора. Если это утверждение противоречит установившемуся
мнению о том, что человек может найти истину, развивая способности, которыми, по
его мнению, он уже обладает, то ответ будет только один. "Тайная традиция", т.
е. суфизм, не имеет никакой силы, если подходить к ней, основываясь только на
предположениях, относящихся к иному миру, миру интеллекта. Если считать, что
истинные знания о явлениях, не имеющих отношения к физическому миру, следует
искать только с помощью рационального и "научного" подхода, тогда никакой
контакт между суфием и предполагаемым непредубежденным искателем не будет
возможен.
Суфийская литература и предварительное обучение предназначены для того, чтобы
соединить две эти системы мышления. Если бы такой возможности не существовало,
эта книга была бы бесполезной, и ее не стоило бы пытаться писать.
Суфизм, который считается питательным веществом для общества, предназначен не
для того, чтобы существовать внутри общества в неизменном виде. Можно сказать,
что суфии создают свои системы не так, как создаются монументальные здания; они
не предназначают их в качестве предмета изучения и исследований для целых
поколений. Суфизм передается человеком, учителем. Неосведомленность о нем
широких кругов и наличие подражателей еще не говорит о том, что учителей не
существует.
Следы суфизма можно встретить в различных организациях, уже лишенных момента
передачи бараки от человека к человеку и сохраняющих только форму. Поскольку
обычный человек легче всего воспринимает именно эту внешнюю оболочку, мы должны
использовать ее, чтобы указать на нечто более глубокое. В отличие от такого
человека, мы не можем сказать, что такой-то ритуал или книга олицетворяют собой
суфизм. Мы начнем с социального, человеческого, литературного материала, каждый
из которых является в равной степени несовершенным (из-за отсутствия влияния
живого человека - учителя) и второстепенным, т. к. он воспринимается только
частично. Исторические факты, такие, как религиозное и социальное устройство,
если оно еще существует, являются второстепенными, поверхностными явлениями,
существование которых зависит от организации эмоций и других внешних факторов. С
суфийской точки зрения эти факторы, столь важные для поддержания знакомых уже
систем, являются всего лишь заменой настоящей жизнеспособности организма,
которая так отличается от внешнего вида или сентиментальности. [1]
Суфийская школа, как и всякое другое естественное явление, появляется для того, чтобы расцвести и исчезнуть, а не для того чтобы оставлять следы в механических ритуалах или антропологически интересных пережитках. Функция питательного вещества в том, чтобы быть переработанным, а не в том, чтобы оставлять застывшие следы.
Касаясь этой тенденции, великий суфийский учитель Джами говорит, что, если
позволить бороде разрастись слишком пышно, она будет соперничать с волосами
головы в претензиях на внимание или видное положение.
Нетрудно понять, что призывы суфизма к "органичности" и "человеческому образцу"
немедленно выводят его из сферы влияния обусловленного обучения.
Однако есть некоторая ценность в том, чтобы обратить внимание на суфийские влияния в области культуры. Прежде всего мы можем увидеть попытки установления контакта между обычным мышлением и суфийским опытом, содержащиеся в поэзии, литературе и других источниках, предназначенных для того, чтобы привести обычное, ослабленное или неразвитое человеческое сознание к большей способности восприятия и осознания. Далее видно, что суфии утверждают, что даже в такой культурной среде, где авторитарное и механическое мышление задушило разностороннее понимание, человеческая индивидуальность должна утвердить себя, пусть даже с примитивным ощущением того, что жизнь должна иметь больше смысла, чем это официально пропагандируется.
В этой книге для иллюстративных цепей основное внимание было уделено распространению суфийской мысли в течение определенного периода (с VII в. н. э.). Если в изложение включены совершенно новые материалы, то сделано это отнюдь не со схоластическими целями. Схоластицизм заинтересован в накоплении информации и заключении каких-либо выводов из нее. Суфизм же занимается развитием линии связи с высшим знанием, а не с комбинацией отдельных фактов, какими бы интересными с исторической точки зрения они ни были, и не с теориями.
Следует помнить, что суфизм является восточным образом мышления лишь в той мере, в какой он сохраняет ту веру (например, в образец человека), которая утратила свою силу на Западе. Он является оккультным и мистическим в той степени, в какой методы его отличаются от тех, которые авторитарные и догматические организации объявляли истинными. Суфии считают подобные организации всего лишь частью, периодом истории человечества. Претендуя на "реальный" источник знания, суфизм не может принять претензий современного отрезка времени, который, если смотреть а него изнутри, считается сейчас "логичным".
Многие материалы, представленные здесь, следует считать неполными, ибо невозможно увеличить объем формальной литературы о суфизме, не уравновесив его при этом суфийской практикой. ем не менее, многие из этих материалов неизвестны за пределами традиционных суфийских кругов. Они не предназначены для воздействия на традиционный схоластицизм, с которым существует лишь самая поверхностная связь, углубление которой повлечет за собой различные искажения.
Суфизм познается только суфийскими методами. Было бы интересно отметить разницу между наукой, как мы ее снимаем сегодня, и как понимал ее один из ее пионеров Роджер Бэкон, которого считают чудом средневековья и одним из величайших мыслителей человечества, и который был первооткрывателем метода познания, приобретаемого через опыт. Суфии из школы просвещенных научили этого францисканского монаха тому, что есть разница между накоплением информации и познанием с помощью настоящего эксперимента: в своей работе "Ориз Машз", где цитируются суфийские авторитеты, Бэкон пишет:
"Есть два способа познания: с помощью аргументов и с помощью опыта. Аргументы приводят к умозаключениям и заставляют нас допускать их правильность, но они не приводят к определенности и не уничтожают сомнений так, чтобы ум мог не сомневаться в истине, ели это не подкреплено соответствующим опытом".
Эта суфийская теория известна на Западе как научный метод индуктивного развития. Позднейшая западная наука во многом основана на нем. Однако современная наука вместо того, чтобы приять идею того, что опыт необходим во всех областях человеческого мышления, по-своему понимает смысл "эксперимента", таким образом, что экспериментатор остается максимально удаленным от своего опыта.
Суфии считают, что когда Бэкон писал эти строки в 1268 году, он атаковал современную ему науку, но вместе с тем передал только часть той мудрости, на которой она могла быть основана.
С тех пор "научное" мышление долго и героически работало, основываясь на этой частичной традиции. Несмотря на свои суфийские корни, ослабление традиции помешало исследователю приблизиться к знанию с помощью знания, т. е. с помощью "опыта", а не просто "эксперимента".
1. См. прим. "Перспективы".