Дж. Беннетт

"Беседы о "Рассказах Вельзевула"

Вокруг практически нет незнакомых лиц, за исключением двух сидящих справа от него на почетных местах гостей из Греции, которых мы видели в первый раз. Кроме того, на встречу пришли два новых ученика из Америки, но большинству из нас они знакомы очень давно. Хотя в комнате яблоку некуда упасть, нет никакой суеты, поскольку посуда была расставлена заранее, а те, кто стоял сзади, за полкой камина, потихоньку передавали блюда вперед.

Ужин закончился, принесли кофе. Гурджиев посылает за своим любимым музыкальным инструментом, маленьким специально изготовленным органом, и играет длинный хорал на греческий манер. Мы покидаем столовую в 2:30. Три гостя, собиравшиеся отправиться ранним утром в Англию, покинули нас через несколько часов, нагруженные гостинцами для своих семей.

Дж. Г. Беннетт, 1950

В июне и июле 1949 года Беннетт прочел шесть лекций, прежде чем надолго отправиться в Париж, за три месяца до смерти Гурджиева. Тем не менее, Беннетт начал готовить эти лекции к изданию только в 1973 году: " не смотря на развитие моего собственного понимание с тех пор. Тогда я почти каждую неделю встречался с Гурджиевым, и находился под большим влиянием наших с ним многочисленных бесед о его книгах и планах на будущее".

Проект был заброшен. Две сохранившиеся лекции не представляют особого интереса, но в их продолжении, написанном в 1950 году, есть много очень важных идей.

"Необычайные и потрясающие идеи Рассказов Вельзевула оказали на меня такое глубокое впечатление, что я ожидал настоящего ажиотажа среди всех, ищущих новые концепции Бога, Мира и Человека. Однако, книга, вышедшая через год после моих лекций, не получила практически никакого признания, кроме как у тех, кто уже интересовался идеями Гурджиева. Эта книга слишком трудна для неподготовленного читателя, но изложенные в ней мысли важны для каждого человека".

A. G. Е. Blake, Sherborne, 1976

Отношение Гурджиева к посвящению было четко изложено в первом сборнике его идей, написанном в 1915 году и названном "Проблески Истины".¹ Это рассказ о русском интеллигенте и его первой встрече с Гурджиевым. После того, как Гурджиев прочел потрясающую лекцию о трансформации энергий в человеке и вселенной, использовав, при этом, много диаграмм, русский ученик спросил: "Ваши знания просто поразили меня, почему они окутаны тайной?" Гурджиев объяснил, что мог рассказать это ему только потому, что он много работал и учился, добавив: "Благодаря этой работе, вашей собственной работе, вы смогли понять некоторую часть того, о чем я рассказывал. Представим, что чрез год мы снова будем обсуждать тот же вопрос. В течение этого года вы, конечно, не будете ждать, пока жареный цыпленок сам влетит вам в рот. Вы будете работать, и ваше понимание будет меняться. Вы будете в большей степени "посвящены". Вы сказали, что "знание" окутано "тайной". Это не так; просто люди не способны понимать. Я, например, очень хотел бы поговорить с кем-нибудь на интересующие меня темы, не подстраиваясь под их уровень понимания и разумности. У людей слишком мало слов для выражения определенных мыслей. Когда важны не слова, а их источник, отсутствие понимание делает общение невозможным.

"То, что вы называете "утаиванием", на самом деле, представляет собой невозможность дать людям то, чего они не могут принять".

Изысканный символизм Гурджиева, его странные неологизмы и изменения в терминологии предназначены не для того, чтобы запутать последователей, а с целью побудить их к самостоятельным поискам смысла. В этом смысле, объяснения можно назвать медвежьей услугой. Безусловно, нельзя недооценивать посвящение, но оно не должно заключаться в облегчении работы ученика.

 Когда перед нашим умом предстают доступные и организованные идеи, очень сложно не поддаться уловкам лени. Мы говорим: "Теперь я понял", и не испытываем никакой необходимости в дальнейшей работе.

Истина всегда открывалась человеку проблесками. Она никогда не представала перед человеком во всей своей полноте, поскольку человек не смог бы смотреть на нее. Только в случае проблесков истины всегда находится кто-то способный воспринимать.

Однако даже проблески истины обладают невероятной силой, но именно здесь мы сталкиваемся с опасностью заблуждения. Снова и снова, увидев часть целого, люди настолько увлекаются ее притягательностью и возможностями понимания, что уже практически не способны признать то, что им открылась лишь маленькая частичка целого. Если же, в результате произошедшего с ним, человек обретает некую власть или силу, он начинает убеждать и других людей в том, что увиденное им является всей полнотой истины.

Как это ни странно, такая точка зрения справедлива. Истина сохраняет свою полноту во всех своих частях. Если мы видели хотя бы маленькую частичку, мы видели целое.¹ Трудности начинаются, только когда мы пытаемся выразить то, что видели.

Эта история преподносит нам весьма важный урок. Перед нами великое целое, но чего-то не хватает. Мы должны восполнить пробел.

На это уйдут все наши резервы и все наше умение. В итоге, мы поймем собственное бессилие и то, что целое может быть завершено только целым. Тем не менее, мы должны принять вызов.

1 Ср. Евангелие от Иоанна (12.45): 'Тот, кто видит Меня, тот видит Того, кто послал Меня" (прим. ред.)

Методы Гурджиева совершенно не похожи ни на что привычное нам. Он старался пробудить в людях собственное понимание, и, всегда придерживаясь этой цели, не облегчал задачу своих последователей, и не пытался никого ни в чем убеждать. Наоборот, он строил всевозможные препятствия на пути к постижению своих идей, как интеллектуальные, так и эмоциональные. Какой бы трудной ни была тема сама по себе, Гурджиев всегда усложнял ее незавершенностью объяснения, а также, вводя внутренние противоречия, что могло доходить до абсурда. Кроме того, он прекращал обсуждение этой темы, как только начинало зарождаться хоть какое-то понимание, и не возвращался к этому вопросу, пророй, много месяцев или даже лет.

Вельзевул объясняет своему внуку, почему он избрал именно такую форму и последовательность своего повествования о жизни человека на Земле. Этот эпизод из книги Гурджиева бросает свет на его собственный метод объяснения, заключающийся в преднамеренном пробуждении в учениках внутреннего конфликта между утверждением и отрицанием, без чего не может родиться настоящее понимание. Диалектика Гурджиева превосходит разум. Его никогда не удовлетворяли интеллектуальные тезисы и антитезисы, и он очень хорошо разбирался в том, что слегка недосказывал Уильям Джеймс о превосходстве чувств над мышлением.

Поскольку диалектика Гурджиева лежит в основе его учения, я избрал в качеств темы этой главы название первой главы Все и Вся. Я уже говорил, что Гурджиев назвал главу Чистилище "сердцем" своих трудов, однако, уделил больше времени и внимания "Пробуждению Мысли", чем какому-либо другому своему произведению. Переводчики говорят, что эта глава полностью переписывалась, по крайней мере, семь раз, после чего, прочитывалась в его присутствии старым и новым ученикам и друзьям, случайным знакомым и даже совершенно посторонним людям. У него не могло оставаться никаких иллюзий по поводу враждебности, которую была способна вызвать эта рукопись, нарушавшая все стилистические и субъективные литературные нормы, и производя, как однажды сказал мне довольно известный писатель, впечатление "ребяческих потуг, смахивающих на параною".

Гурджиев обладал двумя совершенно очевидными для хоть сколько-нибудь знакомых с ним людей качествами. Прежде всего, это исчерпывающее знание человеческой природы, и возможных реакций на различные стимулы. А, во-вторых, тщеславие в нем было искоренено гораздо основательнее, чем у всех, кого мы знаем. Хотя он мог в совершенстве играть любую роль, в том числе, напыщенного честолюбца, внутри он оставался настолько смиренным, что его удивляло желание людей слу-

жить ему и приносить дары. Ни у кого из ближайших последователей Гурджиева не было сомнений в том, что он обладает непостижимыми для обычных, людей силами. Об этом, например, свидетельствует Успенский в своем взвешенном и объективном описании собственного опыта.¹ Тем не менее, он применял свои возможности с чрезвычайной осмотрительностью, никогда не используя их в личных целях. Кроме того, Гурджиев никогда не выставлял свои способности напоказ, чтобы поднять свой имидж или укрепить свою влиятельность среди людей.

Я считаю необходимым подчеркнуть эти обстоятельства, поскольку лишь очень немногие люди способны уловить тонкий смысл "Пробуждения мысли", без предварительной подготовки. Я не уверен, что Гурджиев одобрил бы мою попытку облегчить восприятие этой главы. Она не была первым опытом дилетанта в написании литературного произведения, или творением человека, чье мышление затуманено недавним несчастным случаем, чуть было не обернувшимся смертью. Глава была написана после долгих раздумий и приготовлений. В результате последующих исправлений, материал главы не стал проще для понимания, напротив, все внесенные изменения лишь давали читателю больше поводов для антагонистической реакции.

В то же время, "Пробуждение мысли" не является изолированным феноменом: это вполне характерный пример методики преподавания Гурджиева, будь то его книги или беседы с учениками. Глава основана на фундаментальной концепции человеческой судьбы. Если человеку уготовано служить высокой цели, ради которой он был создан, он должен, прежде всего, быть свободным. По мнению Гурджиева, величайшая трагедия современного человека заключается в его внутреннем рабстве, что в десять тысяч раз хуже внешнего рабства. Человек стал очень внушаемым, и это относится, как к разного рода писаниям, так и к различным проповедям. Гурджиев говорил, что готовность, с которой люди "верят в любую старую сказку", делает невозможным нормальное существование на Земле. Однако еще пагубнее это отражается на перспективах обретения объективного разума. Внушаемость невозможно излечить внушением, поэтому необходимо найти в человеке точку, где внушаемость отсутствует, и посадить туда семена перемен. Человек, читающий "Пробуждение мысли" должен думать не о том, "следует ли ему принимать написанное", а над тем, "как ему прочесть и постараться понять нечто важное для себя". Здесь есть противоречие, но это не интеллектуальное утверждение и отрицание. Здесь есть борьба, но не борьба веры против неверия. В чем же тогда дело? Дело в решении, узнавать или не узнавать нечто новое. Только приступив к чтению, я понял, что Гурджиев рассматривает мир и людей, включая себя, не так, как я привык считать разумным и правильным. В отличие от некоторых французских экзистенциалистов, Гурджиев не считает сознательную глупость абстрактным принципом. Он использует ее в качестве практического оружия для борьбы против неосознаваемой глупости. В то же время, Гурджиев и в это внес ту утонченность, которая превращает мертвые слова в живой опыт.

В этом заключается первый секрет метода Гурджиева: он ставит препятствия в тех точках, где следующий шаг может быть сделан только в результате сознательного усилия самого человека. Это относится, как к книгам Гурджиева, так и к его методикам индивидуального обучения.

Люди, знакомые с Дзен Буддизмом, часто отмечают сходства между методиками Гурджиева и Дзена. Я могу судить о Дзене исключительно по очеркам Судзуки и переводам некоторых сутр. На первый взгляд, между "Пробуждением мысли" и тем, что Судзуки называет Коаном, есть много общего. Учитель Дзен ставит ученика перед словесной или физической ситуацией, в которой тот не видит никакого смысла. Учитель ничему не учит, и ничего не объясняет. Ученик должен работать, пока его внутреннее сопротивление не будет сломлено, и он не достигнет состояния Саторй.' В свою очередь, Сатори может иметь различные уровни, но оно всегда является объектом стремления, а не путем. Задача, которую ставит перед собой Гурджиев в главе "Пробуждение мысли" заключается в том, чтобы привести читателя к начальной точке, а не к концу тропы. Его методы работы с учениками на поздних стадиях полностью отличаются от того, что описывает Судзуки. Судзуки, например, пишет о школах Нембутсу, то есть, повторения. Разница состоит в преобладании исследовательского духа в последователях Коана, в то время, как Нембутсу придают основное значение настойчивости и решимости. Безусловно, оба этих качества ценились Гурджиевым, но он ставил на первое место понимание и часто цитировал такую фразу: "Результат усилий пропорционален пониманию человека. Пока не понимаешь, что делаешь, лучше вообще ничего не делать". Похоже, что именно в этом заключается основное отличие от Дзен, хотя, вне всяких сомнений, изнутри все выглядит совершенно иначе. Языковые ограничения редко проявляются ярче, чем в Западных попытках понять Буддизм в какой-либо из его форм.

Затем он рассказывает о закавказском курде, который, купив на заработанные тяжелым трудом деньги красный перец, считает себя обязанным съесть его, не смотря на ужаснейшие ощущения и насмешки прохожих. Именно на этой истории основано название, которое иногда дают этой первой главе, "Предупреждение". Если вы вступаете на этот путь, то должны идти по нему. Без вовлеченности не может быть настойчивости. Нежелание быть вовлеченным всегда была одной из отличительных черт человеческой слабости. Это страх неизвестности, дискомфорта и жертвы. "Человек, положивший руку на плуг, и оглядывающийся назад, недостоин Царства Божьего".

После "Предупреждения" Гурджиев переходит к трем историям, которые иллюстрируют основные аспекты "Пробуждения мысли". Прежде всего, это отказ от внушаемости, отвержение зависимости от мнения окружающих и раболепное подражание поведению других людей. Устами его бабушки, "Либо ничего не делай - просто иди в школу - либо делай что-либо такое, что не делает никто другой". Эта мысль развивается дальше в Рассказах Вельзевула, где человеческая внушаемость названа в качестве одной из основных причин плачевной ситуации человечества.

Гурджиев основывал на этом принципе и свою жизнь, и свое учение. В истории о своей бабушке, он не только формулирует этот принцип, но также и показывает, что его нужно применять, а не просто иметь в виду: я не могу быть свободным, пока подражаю другим людям, в особенности, бессознательно. Гурджиев ставил во главу угла своего учения то, что ученик должен быть самостоятельным, и подчас использовал весьма непопулярные способы, пресекая тенденцию учеников впадать в зависимость от него. Иногда, он даже отказывался от очень нужных помощников, с единственной целью не поддерживать отношения зависимости или субординации.

В то же время, Гурджиев настаивал на необходимости учителя, и объяснял это следующим образом. Человек не способен работать, пока не знает себя, но никто не может знать себя, пока не избавится от эгоизма. Учитель всегда нужен, подобно хирургу со скальпелем, отделяющему истинное от ложного, но он не может ни работать за своего ученика, ни понимать за него, ни быть им. Мы сами должны работать, понимать и быть.

Непонимание этих обстоятельств привело к двум разновидностям заблуждений в отношении роли школ и учителей. Первое и самое очевидное заблуждение заключается в замене зависимости от внешнего мира на зависимость от учителя. Это не спасает от внушаемости, просто перенося ее на каждое слово и движение учителя. Такие школы хорошо известны, и их опасность и ограниченность вполне очевидны. Тем не менее, было бы неправильно впадать и в другую крайность, отвергая взаимоотношения между учителем и учеником, как таковые. В качестве примера, можно назвать Кришнамурти и его протест против тенденций первой разновидности. В течение долгих лет Кришнамурти открыто проповедовал во многих странах, и проводил бесчисленные личные беседы о самодостаточности. "Нельзя научить истине - нужно надеяться не на гуру, а только на себя". Он говорит, что люди порабощены всем внешним. Причем, это рабство относится не только к низменным вещам, но также и к благородным идеям, и гуру, проповедующим их. Кришнамурти абсолютно прав, отвергая рабскую зависимость от учителя, но он не принимает во внимание тот факт, что настоящий учитель приложит все усилия, чтобы разорвать такую зависимость. У него тоже была Идея, заключавшаяся в том, что трансформация - это процесс без будущего и прошлого, существующий только здесь и сейчас, в настоящем моменте виденья и действия. Он проповедовал эту идею, потому что не видел в ней опасности порабощения. Вместе с тем, опасность остается, поскольку ни один человек не способен видеть самостоятельно, без посторонней помощи. Он должен смотреть на всю ситуацию со стороны, и видеть себя и окружающий мир глазами объективного разума. Пока у него нет таких глаз, он вынужден выпрашивать или заимствовать их у других людей.

Мы подошли ко второму принципу Гурджиева, проиллюстрированному историей с зубом. Человек должен иметь жажду познания. Мы должны иметь внутреннее стремление понимать и не отбрасывать неудобные факты, угрожающие нашему привычному мировоззрению. В этом состоит один из ключевых недостатков нашего научного века. Мы ограничиваем свои изыскания исключительно престижными и популярными областями. Даже философы в штыки воспринимают любой намек на то, что необходимо принимать во внимание не только традиционно признаваемые факты. Один из мудрейших философов современности, покойный профессор Уайтхед, говорил: "Величайшая опасность философии заключается в узости выбора доводов".¹

На философию оказал слишком сильное влияние успех естественных наук, и, при наличии болезненных воспоминаний о провалах в прошлом, в рамках философии сегодня нет ответа на ультимативный вопрос, например, в формулировке Гурджиева: "В чем смысл и цель человеческого существования?" В результате, даже философы, чьей непосредственной обязанностью это должно быть, практически забыли о поиске ультимативной реальности, и ограничиваются лишь интерпретацией чувственного опыта.

1 Everything that lives has meaning // And needs neither suckling nor weaning.

Гурджиев никогда не прибавлял ничего к фактам, и не вытаскивал их из контекста. Он не прекращал размышлять, вплоть до самой смерти. В одном из разговоров он упомянул об одном своем прежнем учителе, который, по его словам, будучи почти столетним и тяжело больным, вновь взялся за изыскания и в то время пытался выяснить, "для чего Бог создал вошь и тигра". В этом отчетливо виден его первостепенный принцип, согласно которому, у всего во вселенной есть предназначение, которое можно понять только в сопоставлении с большим целым, с чьей жизнью это связано. Вошь была для него не причудой природы, а значительным фактом во вселенной, которую можно понять лишь выяснив роль всех ее элементов, даже таких, на первый взгляд, вредоносных и ничтожных.

Часто говорят, что "если бы только" мы могли хотя бы приближенно следовать Нагорной Проповеди, почти все проблемы человечества были бы разрешены, и наш мир стал бы раем на земле. Но мы считаем это "если бы только" непреодолимым препятствием. Нагорная Проповедь предъявляет "невозможные" требования к человеческой природе. Лишь очень и очень немногие люди прикладывают все усилия, чтобы полностью и бескомпромиссно следовать всем этим заповедям на практике. Для привычной нам человеческой природы это действительно невозможно, но мы знаем, что человеческая природа может меняться. Именно этого не понимают и не хотят понимать "христиане", поскольку это потребовало бы от них идти до конца.

Миру сегодня недостает веры и надежды. Люди не верят в ту реальность, которая называется Царством Божьим, а если даже наполовину и верят, то по-настоящему не надеются достичь ее.

Вместо искренней надежды на возможность изменить свою природу благодаря собственным усилиям, человек приучен тешить себя разного рода иллюзорными надеждами, которые искореняют в нем желание идти до конца в поиске нового бытия. Одна из самых потрясающих способностей Гурджиева заключалась в том, что он пробуждал в каждом сближавшемся с ним человеке сильную и непоколебимую веру в реальность высшего предназначения человека и надежду на возможность обретения такой высшей судьбы благодаря собственным усилиям. Такая внутренняя уверенность может придти только с ростом понимания, семя которого можно увидеть в "Пробуждении мысли".

В этих нескольких главах можно обнаружить многочисленные вкрапления элементов общей космологической теории, на которой построена система Гурджиева. Он начинает с концепции Вселенной, которая вначале была одним Сверхсолнцем, и по самой природе существования во влечена в процесс постепенной и необратимой дисперсии. Последнюю мы обычно связываем с течением времени.

Для того чтобы скомпенсировать эту тенденцию к постепенному распаду Сверхсолнца, которое получило название Святейшего Солнца Абсолюта, было предпринято новое творение, в результате которого появилась известная нам Вселенная, с ее галактиками и звездами. В этой Вселенной процесс распада был компенсирован взаимным поддержанием, которое Гурджиев назвал Трогоавтоэгокрастическим процессом. Это, в свою очередь, породило определенные последствия, поскольку запущенный таким образом процесс развития Вселенной обусловил ее расширение, эволюцию, и постоянное усложнение, поставив под угрозу ее единство. Тогда как самой согласованности Вселенной угрожал первый процесс течения времени, который современные физики называют Вторым Законом термодинамики, второй процесс поставил под вопрос возможность существования Вселенной как организованного и согласованного целого. В связи с этим, во Вселенной должно было возникнуть нечто новое, что бы могло сбалансировать эти процессы. Этим стало появление существ, способных превратиться в независимые индивидуальности, чье собственное сознание должно было обеспечить единство и согласованность Вселенной. В то же время, этот новый фактор не был создан Творцом Вселенной, поскольку вмешательство Творца свело бы на нет значение второго процесса.

Все достижения исторического периода, включая успехи науки и техники последних столетий, практически ничего не стоят, в сравнении с изменением ситуации человечества, произошедшим в конце Ледникового Периода Вёрм. Тогда появился не просто один из новых видов человека со всеми уже вполне сформированными признаками современных рас: новый вид, Homo Sapiens, смотрел совершенно иными глазами и работал над миром совсем другими руками. Его стали интересовать вопросы человеческой судьбы и тайна смерти.

В своих собственных работах, Гурджиев упоминает о сохранившейся с незапамятных времен легенде, еще более древней, чем легенда о Гильгамеше, а также о гибели Атлантиды. Если об этом можно было бы узнать из шумерских и вавилонских клинописных источников, мы получили бы неожиданное подтверждение рассказа Вельзевула об Атлантиде. Впрочем, для меня сейчас не столь важна историчность мифа об Атлантиде. Его значение заключается в драматической концепции катастрофы, о которой нам напоминают культуры, зародившиеся в Африке и Азии восемь или десять тысяч лет назад. Гурджиев окутывает легендой живую картину того, что он назвал Ахалданским Обществом, показывая, чего может добиться человек, решивший искать объективную истину и передать потомкам результаты своих поисков.

Третий драматический момент наступил шесть или восемь тысяч лет назад с приходом времени великих ветров. Опустошение огромных территорий теперешних Гоби и Сахары вызвало крах цивилизаций и великие переселения народов. Кроме того, в то время район теперешней Абиссинии был великим центром мировой культуры, позднее переместившимся в Долину Нила, а еще позже, в Месопотамию.

Я помню, громадное впечатление, которое я получил от записи из ак-кадийской усыпальницы, где около сорока человек искали упокоение на расцвете своей жизни, для того чтобы умереть вместе. Их явно не страшили последствия смерти. Хотя в то время я еще не понимал причин, по которым Гурджиев придавал особое значение шумерской культуре, я, тем не менее, почувствовал, что такая решимость перед лицом смерти могла быть только у людей, понимавших смысл работы над собой и знавших, как готовиться к этому.

Настоятельные разъяснения Гурджиева по поводу того, что принципы и методы работы над собой были известны в древнем Вавилоне, безусловно, имели практическую подоплеку. Он никогда не претендовал на авторство преподаваемых им методик, и однозначно указал во Второй Серии своих книг на различные источники, от Абиссинии до Дальнего Востока. Как я уже говорил, широкий спектр источников обусловил различия в форме изложения, что, поначалу, может наводить на мысль о различиях во внутреннем содержании. Однако, при ближайшем рассмотрении, выявляется единая структура. Это, в свою очередь, может свидетельствовать либо о синтезе, предпринятом самим Гурджиевым, либо о единой основе всех использовавшихся им источников. Сравнивая учительскую работу Гурджиева периода 1915 - 1918 годов, в описании

Поскольку Рассказы Вельзевула представляют собой историю внутреннего опыта человечества, они не показывают основную линию, начавшуюся, как я уже сказал, с Ахалданского Общества, рассеявшуюся после гибели Атлантиды и разделившуюся на три ветви, одна из которых развивалась сначала в Африке, а затем на Ближнем Востоке, в то время, как другая, зародившись в Центральной Азии, постепенно переместилась в Китай. Восточная и Египетская традиции воссоединились, или, по крайней мере, снова встретились в Вавилоне, который, таким образом, стал оплотом всей мудрости древних. С падением Древневавилонской империи, традиция была подхвачена школами Центральной Азии, где сохраняется и по сей день.²

Таким образом, Гурджиев показывает, что один из кульминационных моментов истории пришелся на Вавилонскую Эпоху. По-видимому, это объясняет менее серьезное отношение к последующей истории в Рассказах Вельзевула, с пренебрежительными ремарками в отношении Греции и Рима, а также сатирическим описанием современной цивилизации Запада. Вавилон обретает статус не просто точки концентрации древних традиций, но также и отправного пункта разделения человеческой культуры на те категории, которые сегодня называются философией, искусством и религией.

Изначальная цель искусства заключалась в передаче древней мудрости в такой форме, чтобы она могла дойти до далеких потомков.³ Философия, зародившаяся как поиск законов миротворчества и мироподдер-жания, деградировала до "мудрствования" умов, затуманенных иллюзией того, что знание может быть получено без "сознательного труда и преднамеренных страданий". Религия, которая в руках "Мудрого Царя Кону-зиона" была средством, пробуждающим понимание необходимости упорной и целеустремленной жизни4 у людей, неспособных самостоятельно распознать подлинный потенциал своей судьбы, узурпировала место подлинного знания и прервала контакт человечества с его естественными наставниками. Под последними я подразумеваю настоящих посвященных, совершенствовавших себя сознательным трудом и преднамеренными страданиями до уровня Объективного Разума, что делало их пригодными для руководства судьбами людей.

Солиооненсиус можно сравнить с атмосферными явлениями, вызываемыми пятнами на солнце. Существуют подлинные доказательства того, что появление солнечных пятен влияет на психику людей. Кроме того, совсем недавно было открыт психологический эффект варьирования интенсивности космического излучения. Я упоминаю об этом не для того, чтобы убедить читателя в том, что астрофизика открыла или скоро откроет, или, вернее, подтвердит Гурджиевский закон Солиооненсиус. В данном случае, моя цель показать, что здесь нет ничего сверхъестественного или мистического. Похожий, хотя и более локальный, действующий в меньших масштабах и меньшее время, эффект оказывает направление ветра. Восточный ветер в Англии и сирокко в странах Средиземноморья оказывают особый и безошибочный эффект на нервную систему людей. Когда дует восточный ветер, большинство людей становятся раздражительными, и все идет как-то не так. Меня когда-то интересовало это, и я хотел выяснить, было ли это воображаемым влиянием. Я попросил нескольких людей проследить за собой и уведомить меня, насколько можно объективнее, если им удастся выявить состояние внутренней напряженности, вызванное восточным ветром. Практически все подтвердили, что состояние раздражительности действительно появилось еще до того, как они узнали о перемене ветра на восточный. Я пишу об этом исключительно ради наглядности.

Солиооненсиус в большей степени воздействует на чувствующий, чем на ощущающий мозг человека. Наподобие эпидемии, огромные территории земной поверхности, а иногда и вся Земля ввергаются в напряженное состояние, вызывающее у людей чувство неудовлетворенности условиями своей жизни. Они становятся раздражительными, агрессивными, боязливыми, нервозными и весьма внушаемыми.

Все это, впрочем, не означает, что сам по себе Солиооненсиус является вредным и деструктивным влиянием. По мнению Гурджиева, он имеет место на всех планетах и, в этом смысле, наша Земля никоим образом не уникальна. Неудовлетворенность не такая уж плохая вещь. Каждое несовершенное существо должно быть неудовлетворено своим несовершенством. На всех планетах с преобладанием нормальных условий, наступление Солиооненсиуса связывают с благоговейным ожиданием того, что он станет причиной еще большего упорства и усилий в сознательном труде и преднамеренном страдании.

Люди должны понять это. Внешняя неудовлетворенность может привести только к внешнему конфликту, но никакая другая неудовлетворенность не может возникнуть у людей, которые не понимают смысла и значения своего существования. Следовательно, можно с полной уверенностью сказать, что бич войны можно отвести от человечества, лишь дав людям понять, что их существование как людей, а не как бренных вещей, полностью зависит от их борьбы за самосовершенствование. Те, кто понимает необходимость работы над собой, увидят в Солиооненсиус силу, способную помочь им работать настойчивее. Те же, кто не понимает этого, выплескивают свою неудовлетворенность наружу, становятся враждебными и агрессивными в отношении других людей, подозрительными, завистливыми и открытыми для любого вредного влияния. Таким образом, они становятся бессильными перед лицом массового психоза. Страх и злоба входят в них и вмешиваются в мышление и чувства. Те самые люди, которые двумя годами раньше не могли бы даже представить себя поддерживающими идею войны, вовлекаются в уничтожение человеческих жизней.

Следует отметить, что война уничтожает не только жизни людей, но также и накопленную мудрость и опыт, которые могли бы сделать жизнь гораздо терпимее.

Я решил подробно обсудить тему войны, поскольку Гурджиев во многих местах называет войну величайшим позором человеческого существования, кошмаром, не имеющим аналогов во всей Вселенной. Однако его отношение к истории не было бы изложено полностью, без упоминания о национальных и классовых различиях. Гурджиев ясно дает

понять, что нормальное планетарное существование подразумевает единое мировое руководство и отношения между людьми, определяющиеся исключительно их бытийными качествами, а не особенностями рождения.

Существует множество объяснений того, почему современный человек не способен воспринимать реальность. Тем не менее, они все сводятся к "последствиям внедрения свойств органа Кундабуффер". Речь идет об определенной разновидности слепоты, заключающейся в том, что человек видит, в лучшем случае, два из трех аспектов каждой ситуации. Гурджиев называет это слепотой по отношению к третьей силе, и именно на ней основана наша склонность к дуалистическому мышлению.

Мы обычно смотрим на окружающий мир с одной точки зрения - со своей - и отвергаем либо правомерность, либо ценность любой другой точки зрения. Иногда, стараясь быть "непредвзятыми", мы принимаем во внимание два противоположных взгляда и пытаемся придавать им равное значение. Впрочем, нам это удается очень редко, поскольку, с привычным для нас дуализмом "хорошего" и "плохого", мы уже почти не можем не навешивать эти ярлыки, в соответствии с нашими субъективными симпатиями и антипатиями, чувствами и предрасположенностями.

Такой дуалистический подход преследует нас, даже когда нам вообще не нужно делать подобного выбора. Если нам не нравится возникшая перед нами ситуация, вместо того, чтобы попытаться выявить причины ее возникновения, мы сравниваем ее с несуществующей ситуацией, которую считаем приемлемой или даже идеальной. Мы сравниваем то, что есть, с тем, что должно быть. Так, мы представляем себе идеальное общество, мировое правительство, вселенскую религию и критикуем существующие институты на основе своих идеальных фантазий. Мы видим вредоносные и деструктивные процессы, вызванные разделением рас и классов, и мечтаем о мире, где все люди были бы равны. Утопии всегда были настолько привлекательными именно по причине этого свойственного им дуализма. Мы видим несправедливость, и мечтаем об обществе, в котором бы ее не было.

Вероятно, по серьезном размышлении, каждый согласится с тем, что основное препятствие для восприятия реальности заключается в навешивании ярлыков "хорошее" и "плохое" на различные ситуации и тенденции. Такая фальсификация разрушает все религии, уводя внимание последователей от внутреннего самосовершенствования и заменяя последнее на увлеченность внешними проявлениями. Думаю, что ни один из наказов Иисуса Христа настолько планомерно не игнорируется христианами, как: "Не судите, да не судимы будете".

Одним из следствий такого разделения на хорошее и плохое является потребность в "изменении" положения вещей. Так, человеку может не нравиться нечто "плохое" в конкретной ситуации, и он формирует в противоположность представление о неком идеальном "хорошо". Это, в свою очередь, может подвигнуть человека на достижение "хорошей" цели и даже на создание соответствующего движения. В качестве желаемого финала такой человек видит задуманное идеальное положение вещей, не учитывая того, что может потребоваться для таких предстоящих изменений. За редчайшим исключением, лидеры таких движений не принимают во внимание существование сил, которые обязательно меняют цель в самом процессе ее достижения, в результате чего, итог усилий всегда представляет собой нечто неожиданное и нежелательное.²

Бывают периоды в истории, когда желание перемен не столь сильно, или, по крайней мере, связано с довольно миролюбивыми движениями. В другие времена, стабильность нарушается, и желание сохранить накопленное теряет свои позиции. Тогда, реформаторские движения легко могут принять насильственный оборот и уничтожить все накопленное ранее.

Вряд ли кто-нибудь не согласится, что сегодняшний мир далек от постоянной стабильности, но некоторые люди надеются и действительно верят в то, что стабильность будет достигнута, когда все человечество будет в полной мере наслаждаться результатами технического прогресса, и приспособится к соответствующим новым условиям жизни. С этой точки зрения, сегодняшняя нестабильность не кажется чем-то очень уж серьезным, за исключением возможности того, что политики великих наций не сумеют предотвратить войны с применением все более разрушительного оружия. Это бы могло свести на нет все успехи технического прогресса. Главная особенность подобных подходов заключается в признании адекватности существующих организаций, то есть, правительств, взаимодействующих с различными международными структурами в целях поддержания мирового порядка, если, конечно, не появляется некая "агрессивная" группировка, способная нарушить равновесие.

Людей, разделяющих такую точку зрения, можно сравнить с путешественниками на плоту, вверившими себя течению большой реки и уверенными в том, что она доставит их по назначению, если им посчастливится удачно пройти пороги, которые отделяют их от открытого пространства впереди. Течение большой реки - это предполагаемый ход истории человечества под влиянием существующих общих факторов и паттерна поведения, соответственно которому, человечество, в его сегодняшней форме, будет реагировать на грядущие ситуации. Для того чтобы уберечь плот от камней и превратностей течения реки, необходим тяжелый труд, борьба и львиная доля осмотрительности. В то же время, можно совершенно не беспокоиться о движении в основном направлении плота. Это позиция наивного оптимизма, наивного в том смысле, что общий эффект всех действующих факторов непременно должен оправдывать надежды человечества.

Существует и другая, совершенно противоположная точка зрения, заключающаяся в том, что мир идет путем неизбежной катастрофы. Камни и отмели, на которые налетает наш плот, представляют собой лишь отдаленное подобие той пропасти, в которую мы все катимся, и мир неизбежно окажется в ней, если не повернуться назад, пока еще не слишком поздно. Вместе с тем, следует отметить, что приверженцы такой точки зрения совсем не обязательно являются пессимистами, поскольку, обычно, они верят в возможность каким-то образом изменить ход событий. Впрочем, как правило, они не могут указать конкретное спасительное направление. В качестве примера можно привести сторонников идеи общемирового правительства. Они считают, что национальные правительства обязательно коррумпированы, жадны и самоуверенны до такой степени, что им не может быть доверена соответствующая власть. Однако у таких людей редко есть какие-либо мысли по поводу преодоления национализма.

В связи со всем сказанным выше, нам следует со всей серьезностью подойти к вопросу о том, как в мире может возникнуть нечто новое, не механического характера. Закон Триады (Law of Threefoldness) говорит нам, что в реализации любого события должны участвовать три независимых фактора. До тех пор, пока ситуация рассматривается с дуалистических позиций, третья сила может действовать лишь случайным образом, то есть, вне плана, и результат не будет соответствовать желаниям и ожиданиям участников. Наверное, это самый достоверный исторический факт, и без понимания этого обстоятельства нет никакого шанса привести жизнь человека в соответствие ее настоящей объективной цели.

Рассказы Вельзевула изобилуют примерами правильных и неправильных комбинаций сил. В случае Первого Спуска' Вельзевула пригласили, чтобы исправить ситуацию, создавшуюся в результате попытки создать счастливое общество путем благотворной диктатуры. Важный принцип здесь заключается в невозможности нейтрализовать негативные и разрушительные влияния, использовав внешний материал. Задача, которую преследовал молодой родственник Вельзевула, выходила за рамки возможностей трехмозговых существ, даже с учетом инопланетной поддержки.

Для того чтобы понять, как возникает согласующая сила, необходимо, прежде всего, уяснить, что она не может действовать ни в одном из направлений двух противоположных тенденций. Она также не может быть попыткой сделать существующую ситуацию более приемлемой или движением в сторону лучшего или даже предполагаемого идеального состояния. Единственная надежда заключается в поиске и решительном движении в сторону другой цели, которая не должна быть просто серединой пути к теоретическому идеалу. Как раз, на это сегодня тратится очень много сил. Такие усилия могут лишь усугубить имеющиеся противоречия и опасные ситуации. Казалось бы, понимая зло войны, вполне логично было бы бороться за устранение ее причин. Другими словами, очевидно, что было бы правильно мобилизовать "добрые" тенденции в человеке на поддержку "добрых" причин. Фундаментальная ошибка всех подобных проектов заключается в том, что они подразумевают, на самом деле, не существующий конфликт между добром и злом. Настоящее противоречие мы обнаруживаем между желаниями и возможностями человека. Как бы яростно человек ни пытался сопротивляться потоку событий, ему это не под силу, и эти усилия все безнадежнее вовлекают его в поток. Следовательно, согласующая сила должна быть связана с установлением гармонии между человеческими возможностями и целями.

Именно с тех пор начал постепенно устанавливаться и, в конце концов, установился такой порядок жизни человечества, что последняя, как вынужден признать каждый здравомыслящий человек, может протекать более.или менее сносно, только если люди поделены на слуг и господ.

Основываясь на этом, а также на мудрой древней пословице: "для того, чтобы быть по-настоящему беспристрастным и хорошим альтруистом, необходимо, прежде всего, быть совершеннейшим эгоистом", а также используя здравый смысл, данный нам Великой Природой, каждый из нас должен поставить перед собой цель стать в процессе нашей коллективной жизни мастером^1.

1 английское слово master имеет много значений, в том числе: учитель, хозяин, специалист, властелин и т. п. Например, The Master, в определенных случаях, переводится Христос. (прим. перев.)

2 Все и Вся, стр. 1235-6.

Одна из Гурджиевских формулировок триадического закона звучит следующим образом: "Высшее смешивается с низшим, чтобы актуализировать среднее, которое становится высшим для прежнего низшего и низшим для прежнего высшего". Это то, что называется гарнельмиацнел.

Следует понимать, что жизнь является особым творением. В главе "Чистилище" Гурджиев говорит, что наша Бесконечность отнеслась с особым вниманием к зарождению агрегаций микрокосмов, тетартокосмов, способных независимо передвигаться по поверхности планет.¹

Творческое действие относится к духовному миру. Оно не ограничено временем и пространством; если бы это было не так, то творческое действие сводилось бы исключительно к комбинациям. Творческое действие является безвременным действием. Хотя такое действие может входить в нас, людей, оно не индивидуализировано в том смысле, в каком индивидуализирована жизнь. В отсутствие творческого действия, мир полностью управлялся бы причинами и следствиями, и был бы, следовательно, принципиально познаваемым и предсказуемым, что, в конечном итоге, означало бы, что есть только материальный мир.

Нужно отрезать кусок хлеба. Кусок хлеба можно отрезать, только объединив руку с ножом, то есть, если высшее смешивается с низшим. В результате, образуется нечто новое, не являющееся ни моей рукой, ни куском хлеба, ни даже совокупностью того и другого. Можно назвать это "отрезательным действием". Это середина. Она выше куска хлеба, но ниже "меня", то есть, моего намерения.

1 В более ранней, неопубликованной версии, это связано с поиском пищи, Тетартокосмами называются живые существа с одним, двумя или тремя мозгами, другими словами, животные.

Взять нож, чтобы отрезать кусок хлеба, я действовал согласно закону триамазикамно. Чтобы согласиться с этим, нужно понять, что в бытие вошло нечто, не являющееся просто рукой и ножом. До их объединения не было никакого отрезания: нож был куском металла и дерева, и вел себя точно так же, как и любой другой кусок металла и дерева, то есть, был инертным. У моей руки был потенциал всего того, что может сделать человеческая рука, но, опять же, никакого отрезания не было. Отрезание появилось, в результате смешивания моей руки и ножа.

Называя триадический закон "первичным космическим законом", Гурджиев имеет в виду, что он не вытекает из механизмов функционирования мира, а представляет собой закон, позволяющий миру быть тем, чем он является.

Для описания разницы между высшим и низшим, Гурджиев часто использует термин "степень оживления". Нетрудно согласиться с тем, что жизнь активна по отношению к материальному миру, и не должно возникать также никаких трудностей в понимании того, что жизнь является действием, наподобие отрезания, которое исходит от некой воли, или источника, вне самой жизни.

Можно посмотреть на этот вопрос и с другой точки зрения, с точки зрения различных сред, или сфер. Мы живем в сфере жизни и сфере материальности. Но мы также живем в сфере чего-то, выходящего за рамки жизни. Что-то более глубокое, чем знание внутри нас, говорит нам, что есть нечто большее, чем существование, которое мы осознаем. Это нечто отвечает на вопрос: "Для чего мы живем?" Можно представить себя, вовлеченными в отрезание, и задать тот же вопрос. Увидев кусок хлеба, и то, что происходит, мы начинаем понимать ответ.

 ¹ Примечание перев.: см. Дж. Г. Беннетт, Учителя Мудрост^.

Такое состояние существования находится в пределах всего лишь одного шага от физического мира, и может быть названо репродукцией, или обратной стороной сна. Разница состоит лишь в снятии ограничений физического мира. В этом мире можно встретить вещи, которые, на самом деле, являются мыслеформами собственной жизни человека. Люди придает этому большое значение, поскольку считают это доказательство жизни после физической смерти, но собственно ценность такого существования их не интересует.

Второе тело человека может расти и крепнуть, пока, наконец, ни становится состоятельнее физического тела, и ни обретает власть над последним. Затем, оно может развить свой собственный разум. Гурджиев неоднократно подчеркивал, что настоящий разум и настоящее видение возможны только в случае второго тела. Планетарное тело и обычные центры могут обладать лишь относительным разумом, или "разумом знания".

Второе тело может дать нам уверенность в отношении того, что после смерти мы не погрузимся в состояние, подобное сну. В обсуждаемой нами главе говорится, что если в течение жизни человек обретает определенную градацию Объективного Разума, то ему гарантировано достижение Солнца Абсолюта, а также возвращение к источнику как индивидуальности, а не в составе общей массы.

Хотя тело Кесджан и не имеет полной независимости от времени, его связь со временем сильно отличается от таковой физического тела, и оно может перемещаться во времени и пространстве. Оно может проникать в прошлое и будущее, а также делать многие недоступные для физического тела вещи.

У тела Кесджан остаются признаки времени, поскольку события по-прежнему протекают последовательно, и оно подчиняется закону изнашивания.

В. Что означает "Окипхалевнийский-взаимообмен-низшими-частями-души?"

В. То, что мы делаем в отношении этих тел и т.п., мы делаем, в основном, в силу веры в добрый разум?

В. Участвует ли в этом сознание? Связано ли это каким-либо образом с нашим ощущением необходимости работы?

Безжалостный геропасс

Глава о Святой Планете Чистилище ставит нас перед тем фактом, что мир отнюдь не является безупречно сконструированным механизмом, в функционировании которого все идет по плану. Если у Творения есть некий план или цель, то должны быть и факторы, ограничивающие возможность их реализации. В связи с этим, остро стоит необходимость в разумности, жертвах и труде, и, кроме того, есть вероятность провала.

Гурджиев делал все возможное, чтобы покончить с дуалистическим пониманием добра и зла. В главе о Понимании человеком Справедливости он говорит, что это, вероятно, самая вредоносная идея из числа вошедших в человеческое мышление. По словам Гурджиева, она зародилась во времена Атлантиды, и была вновь подхвачена в период расцвета Вавилона (шестой век до Р.Х.).

Корни значительной части идей Гурджиева, в особенности, относящихся к сфере космологии, уходят в очень древнюю традицию, принимавшую различные формы. В качестве примеров можно назвать зороастрийскую и ведическую традиции. Так, в зороастрийском учении присутствует явное противостояние добра и зла, олицетворяемых соответственно Агорой Маздой, добрым духом, и Ариманом, разрушителем, или врагом, который старается прибрать к рукам и разорить созданное добрым духом. Эту доктрину, которая, вне всяких сомнений, была принята жителями Вавилона, Гурджиев называет "Вавилонским дуализмом".

Учитывая диалектические особенности, вполне вероятно, что слово Геропасс - это перевод слова Зурван, а Зурван, в свою очередь, представляет собой аналог слова Сарман. Может быть, общество Зурванитов, существовавшее в Вавилоне, было ничем иным, как Сарманским обществом, которое Гурджиев обнаружил в Центральной Азии.

Зурван безразличен к судьбе мира. Он выше заботы об этом, выше беспокойства относительно успеха или неудачи творения. Он просто создает условия, в рамках которых возможно творение.

Можно было бы считать Зурвана, или Геропасса, понятиями эквивалентными Абсолюту, но в них содержится гораздо больше. Геропасс является "Единственным Bee-Святым". Последователи Зороастризма обвиняли зурванитов в том, что они покланялись Зурвану, вместо Аюры Мазды, доброго духа. В итоге, Зурванизм стал считаться ересью, поскольку, поклоняясь Зурвану, человек поклоняется одновременно и добру и злу. Однако зурванитская ересь сохранилась в определенных сектах, таких как Езиды. Я сам имел опыт общения с езидами, и, хотя мне удалось выяснить очень мало, я полностью уверен, что они обладают великим знанием.'

Должен признать, что нам пришлось изрядно поразмыслить над тем, как эта концепция могла стать известной Гурджиеву, причем это только, так сказать, исторический аспект вопроса. Детство Гурджиева прошло в районе, где он мог свободно общаться с езидами и магама, точно так же, как и с христианами, мусульманами и иудеями. В то же время, уже более тысячи лет, доктрина Зурвана нигде открыто не проповедовалась. Таким образом, мы вынуждены вернуться к мысли, что Гурджиев имел контакт с древним братством Сарман, в том районе, куда они переселились во времена Александра.

У всех учителей и во всех учениях, с которыми мне доводилось познакомиться, и к которым я отношусь с глубоким уважением, я встречал существенные различия в понимании победы над временем. Подход Христианства, в этом смысле, особенно своеобразен. Согласно христианскому учению, Царство Божье не от мира сего, и является тем миром, в который мы попадаем после смерти и воскресения, миром бессмертия и обновления. И все же, считается, что сам этот мир должен быть спасен и преобразован. Так, в главной молитве Христианства, Молитве Господней, говорится: "Да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе"; не просто: "Возьми нас в Царство Свое", а: "Пусть Твое Царство придет сюда".

Упор делается на качествах, и мы должны понимать написанное следующим образом: каждый полноценный процесс обладает семью различными качествами, а то, что события происходят последовательно, в данном случае, является второстепенным обстоятельством. Вообще же, качества появляются в определенном порядке, что связано со стадиями гептапарапаршинока, описанного в главе Чистилище. В то же время, содержание каждой главы имеет свой собственный смысл. Одна из причин этого заключается в том, что идеи глав связаны с разными традициями, или, вернее, хотя они, насколько можно судить, исходят от одного источника, они передавались по разным каналам.

Так или иначе, эти два представления необходимо согласовать между собой, но это может быть сделано только в реальном опыте. В главе Гептапарапаршинок речь, в основном, идет о действии различных космических качеств. Мы должны почувствовать вкус начала, вкус деятельного участия в происходящем. Если у нас нет его, если мы не вносим его в свою деятельность, то мы вообще никогда не сможем сделать что-либо; мы просто будем автоматически функционировать, наподобие машин.

Если же у нас появляется это ощущение начала, то можно считать, что связь установлена. Мы становимся внимательными, входим в процесс и действительно делаем то, что делаем. Именно это ощущение выводит нас из воображаемого мира.

Затем начинаются родовые муки процесса, гарнель-аут, относящийся к сердцевине целого. Человек осознает, что чего-то не хватает, но он уже далеко ушел от начала, и еще очень далеко до конца. На определенном этапе создания произведения искусства, человек начинает ощущать безнадежность своей работы. С одной стороны, не получается сделать ни одного шага вперед, а с другой стороны, уже поздно возвращаться и начинать все с начала, поскольку слишком много воды утекло с тех пор. В конце концов, человек чувствует, что не сможет завершить работу, а если и сможет, то это будет совсем не похоже на изначальный замысел.

Все это можно увидеть даже в самых, казалось бы, незначительных вещах, конечно, если только мы умеем различать вкусы и качества. Самый распространенный и легкий способ пройти через пятую стадию заключается в простом отношении к этому. Когда проходит трудный период, гарнель-аут, человек получает возможность делать то, чего не мог делать раньше. Часто человек начинает с легкостью использовать новые возможности для себя, и, действительно, трудно не делать этого, особенно, в отношении собственной работы.

К этому моменту следует относиться с исключительным вниманием. Все идет хорошо, и появляется огромное искушение позволить всему идти хорошо, не заботясь о дальнейшем самосовершенствовании, которое теперь можно осуществлять благодаря новым возможностям. Многие люди теряют свой шанс на этом этапе. На одной из своих лекций Гурджиев рассказал о молодом ученике, в котором он увидел потрясающие ясновидческие способности, и который смог бы после определенной подготовки узнавать будущее и тайны космоса. После очень трудного периода, у него все начало получаться, после чего он ушел, стал профессионалом, заработал на этом много денег и все потерял.

В главе Чистилище Гурджиев говорит, что пьянджоэхари находится в мозжечке. Она представляет собой некую субстанцию, или энергию, и если она активируется, естественным или искусственным путем, то у человек начинает ощущать, что он "теперь может все". Так, в случае наркотической стимуляции, люди думают, что могут летать, и выпрыгивают из окон.

По правде сказать, мы не очень чувствительны к этому качеству, и поэтому скатываемся на ложный путь. Если это так и случается, то мы не понимаем, что можем потерять.

Было бы ошибкой пытаться понять закон гептапарапаршинок со стороны. Мы не можем рассматривать гептапарапаршинок в качестве объекта изучения; он, в полном смысле этих слов, исходит из нас самих и проявляется внутри нас. Именно поэтому его можно назвать важнейшим ощущением.

объекта изучения; он, в полном смысле этих слов, исходит из нас самих и проявляется внутри нас. Именно поэтому его можно назвать важнейшим ощущением.

Вкус соли существенным образом отличается от всего, что мы можем знать о соли. Что бы мы ни говорили о розе, это не заменить ее запаха.

Вряд ли я должен напоминать читателю, что у истоков всех религий лежит концепция "ничего", становящегося "чем-то". Именно эта идея составляет основу учений о возрождении, смерти и воскресении, и какие бы формы ни принимали такие учения, у них всегда одинаковое содержание. В то же время, весь их смысл и ценность теряются, если поставить под вопрос их парадоксальный характер. Искренние слова: "Безрассудный! то, что ты сеешь, не оживет, если не умрет"' - были криком сердца человека, который на своем собственном опыте убедился, что бессмысленно рассуждать о возрождении, забывая при этом о смерти. Гурджиев, в связи с этим, говорит о "смерти "Тирана", являющегося причиной нашего рабства в этой жизни".² Это, как раз, и является важнейшим плодом правильно проведенного самонаблюдения. Я понимаю собственную ничтожность, и, соответственно, то, что моя жизнь была проведена в рабстве у несуществующего "Тирана", то есть, моего воображаемого "Я", на чьи надежды и опасения я тратил всю свою энергию. Поэтому, понимание собственной ничтожности также называется "первым освобождением человека".

Таким образом, у нас есть второй строгий критерий, который следует применять к любому учению. Если в учении, на правах аксиомы, заложено то, что человек уже есть, и оно ставит задачу исключительно расширения его возможностей и повышения его личной ценности, вне всяких сомнений, это ложное учение. Даже если учение утверждает необходимость возрождения, или рождения заново, но не заостряет внимание на том, что, прежде чем родиться, человек должен сначала умереть, в этом учении нет истины. Даже если учение говорит о необходимости смерти, но рассматривает эту концепцию с точки зрения эмоционального опыта, сознательного отвержения чего-то уже существующего, такое учение лживо и представляет опасность. Именно поэтому фраза "понимание собственной ничтожности" является более точной и верной. Однако такое понимание возможно только, если у человека есть объективное представление о том, что значит существовать, и что значит не существовать. Представления о существовании и несуществовании настолько же неотделимы друг от друга, как и представления о тепле и холоде, темноте и свете, и т.п. Пока я не могу по-настоящему различать и воспринимать оба этих состояния, я ничего объективно не знаю ни об одном из них.

Кажущееся противоречие бросается в глаза, когда мы путаем чувствительный мозг с планетарным телом. О последнем сказано, что оно представляет собой всего лишь "зависимую и ничего не осознающую космическую формацию".² Оно не способно само заботиться о себе, и, следовательно, мы должны правильно обращаться с ним, чтобы оно могло должным образом служить одухотворенным частям.

Роль чувствующего мозга заключается в понимании, основанном на опыте успеха и неудач в прошлом. Утверждение и отрицание моего мыслящего и чувствующего мозга могут быть интегрированы в единый опыт: "я могу, потому что должен", только когда в чувствующем мозге присутствует понимание собственной ничтожности, то есть опыт несуществования, противопоставленного существованию. На первый взгляд, очень сложно представить себе, что вся работа над собой сводится к триаде утверждающей, отрицающей и согласующей сил в мыслительном, ощущающем и чувствующем мозгах. Это и в самом деле не может быть понято, без подлинного опыта работы над собой. По этой же причине, невозможно, или, скорее, нежелательно пытаться приводить как-либо описания. "Только тот знает, кто вкушал".

Сотворение в себе нового существа можно назвать созданием чего-то из ничего. Это невозможно. Именно поэтому в работе над собой всегда находится место разочарованию. Разочаровываться - значит понимать, что стремишься к невозможному, но, в то же время, в этой работе есть необходимость, и от нее никуда не уйти.

Своими высказываниями Ашиата Шиемаша показывает, что уже слишком поздно менять жизнь человечества "нормальными" способами, основанными на импульсах Веры, Надежды и Любви. Это обстоятельство подчеркивается особым образом, поскольку, лишь понимая его важность, можно постичь весь "Ужас Ситуации". Тысячи хороших людей, заботящихся о благе человечества, настаивают на том, что эти пути могут и должны использоваться. Отвергая их, Ашиата Шиемаш уповает на четвертый Священный Импульс, а именно, на Объективную Сознательность, и утверждает, что у человечества есть шанс спастись, только в случае возрождения этого импульса. Причины этого не лежат на поверхности, и требуют разъяснения. Прежде всего, само понятие "сознательность" понимается не верно, поскольку его часто путают с моралью. Однако, мораль является набором поведенческих правил, накладываемых на человека окружающим миром, тогда как сознательность представляет собой независимую самооценку, посредством которой человек может определять, какое действие должно в данный момент быть выполнено, а какое - отвержено. Нет таких очевидных и гибких правил, которые бы учитывали всю сложность и переменчивость человеческой ситуации. Кроме того, никакие правила не могут освободить человека от следствий влияния имевшихся свойств органа Кундабуффер, или надежно защитить человека от его собственного эгоизма.

В Легоминизме понятие сознательность используется без каких-либо предварительных объяснений, и лишь вскользь упоминается о том, что она не принимает участия в повседневной жизни человека, поскольку "неправильно установленные условия внешнего повседневного существования, существующие здесь, обусловили ее проникновение и переселение в подсознание, и она перестало каким бы то ни было образом участвовать в функционировании нашего обычного сознания."¹ В связи с этим, Ашиата Шиемаш ставит перед собой задачу найти способ, посредством которого можно было бы сделать Священный Импульс Сознательности постоянным фактором повседневного опыта людей.

В описании дальнейшей деятельности Ашиата Шиемаша объясняется, что сознательность может быть приведена в бодрствующее состояния только при помощи сознательного труда и преднамеренных страданий. Для того чтобы подвигнуть людей на необходимые усилия и жертвы, Ашиата Шиемаш утверждает, что "в подсознании человека кристаллизованы и всегда присутствуют сведения, имеющие высший источник и предназначенные для пробуждения в нем Божественного Импульса подлинной Сознательности, и что только те, в ком эти сведения обретают "возможность" участвовать в функционировании того сознания, которое действует в их повседневном опыте, имеют в объективном смысле полное право называться, и действительно являются настоящими сыновьями НАШЕГО ОБЩЕГО ОТЦА СОЗДАТЕЛЯ всего существующего".²

Успенский, в свое время, написал о беседе, в которой Гурджиев рассказывал о сознательности и о причине, в силу которой она не может входить в бодрствующее сознание людей.³

В той же самой беседе, Гурджиев рассказывает, как сознательность с самого детства вытесняется из опыта повседневного бодрствования, посредством постоянно насаждаемого притворства и самообмана. Таким образом, сознательность спит, и "возможность пробуждения есть только у тех, кто стремится к нему и хочет его, для тех, кто готов бороться с собой и работать над собой в течение очень долгого времени и очень настойчиво, чтобы добиться пробуждения своей сознательности".¹

"Они учат своих детей никогда даже и не осмеливаться делать то, что инстинктивно подсказывает им "сознательность", и вместо этого следовать правилам "хорошего тона", обычно составляемым различными кандидатами в "Хаснамуссы".²

Таким образом, "Сознательность, которая могла бы присутствовать в сознании существ той планеты, с самого раннего их детства постепенно заталкивается все глубже, и у взрослых людей она обнаруживается только в том, что они называют подсознанием". Именно поэтому предпосылки, необходимые для пробуждения священного бытие импульса сознательности, избегли деградации, которой подверглись все остальные Священные Бытие Импульсы, а именно, импульсы Веры, Любви и Надежды.

Из второй и третьей серии книг Гурджиева следует, что он считает необходимым буквально воспринимать доктрину высших бытие тел и бессмертия души. Тем не менее, следует отметить чрезвычайно важно отличие этого подхода от всех остальных учений о бессмертии. Согласно представлениям Гурджиева у человека есть душа, только если он ее обретает. Более того, Гурджиев постоянно подчеркивает, что душа является редким и самым дорогим достоянием, которое могут обрести только те, кто может и хочет платить цену.

Любая упорядочивающая деятельность требует усилий и энергетических затрат. Все это должно иметь некий источник, и частично передаваться самой поставленной задаче. Намеренно увеличивая порядок, посредством акта воли, мы высвобождаем сознательную энергию, причем, выполняя эту работы, мы отдаем ей себя, и подстраиваемся под ее требования. Вовлеченная в этот процесс энергия отчасти уходит на само задание. В конце концов, мы видим некий результат. В то же время, хотя мы этого и не видим, кое-что ушло на служение высшей цели.

Можно проиллюстрировать это следующим образом. Когда мы выполняем сознательную работу, энергия разделяется на три части. Одна часть уходит на достижение видимого результата, и сюда же относятся вовлеченные в процесс материальные энергии. Другая часть высвобождается для определенных космических целей. Это не обычная энергия, и она может быть использована высшими силами.¹ В свою очередь, за счет третьей части, связанной с хелькдонисом, мы приближаемся к нашему источнику, то есть, к Богу. Нечто добавляется к нашему собственному бытию.

Когда мы выполняем сознательную работу, вне зависимости от того, имеет ли она внутренние или внешние цели, то, что мы видим, представляет собой всего лишь внешний результат, или воспринимаемое действие. В то же время, священный аскокин представляет собой таинство

Работы: нечто из результатов нашей собственной работы передается в сферу высшей цели. Подобно этому, выражение "передача заслуг" используется в религиях, обозначая возможность передавать нечто другим людям, в результате собственных действий. Именно это обстоятельство делает осмысленной молитву за умерших, но понимание подлинного значения этого - великое дело. Третья часть, на первый взгляд, может показаться просто работой на себя, наподобие награды, получаемой за определенные усилия. Именно так это обычно и воспринимается: если мы делаем что-то хорошее, мы получаем награду. Однако награда в этом случае полностью отличается от наших обычных представлений. Больше всего это похоже на очищение. В результате сознательного служения мы становимся чище.¹

Описывая трансформацию пищи в первой версии главы Чистилище, Гурджиев пишет, что, вначале абрустдонис, а затем хелькдонис, в качестве нейтрализующих веществ, входят в смесь, образованную отрицательными веществами пищи первого рода и позитивными субстанциями имеющимися в самих существах. Далее он пишет, что нейтрализующие вещества возникают у современных людей в результате острых психических переживаний, произвольных или непроизвольных.

Упоминая о хелькдонисе последний раз, Гурджиев пишет, как борьба с желаниями планетарного тела порождает напряжение, благодаря которому формируются субстанции "божественного Хелькдониса".

В главе о Войне, Гурджиев пишет, что абрустдонис, хелькдонис и аскокин смешаны друг с другом. Только благодаря сознательной ассимиляции абрустдониса и хелькдониса, аскокин, то есть пища для луны, или космической цели, может быть высвобожден не требующим физической смерти образом.

Нейтрализующие субстанции могут поступать с воздухом "для обеспечения возможности продолжения рода". Иначе говоря, хелькдонис служит третьей силой при зачатии нового существа. Именно об этом М-р. Беннетт говорил в беседе о типах воли, 10 января 1973 года.

Утверждающая и отрицающая силы поступают от мужчины и женщины, в то время как третья сила, Хелькдонис, входит независимо, и именно эта третья сила делает зачатие возможным. В каждом половом акте принимают участие миллиарды сперматозоидов, и лишь малая доля половых контактов заканчивается зачатием. Таким образом, зачатие является чрезвычайно редким событием в мире спермы. Оно настолько же редко, как и появление совершенного индивидуума в мире людей, индивидуума, который был бы способен переместиться в Божественный Мир. Можно, конечно, назвать это обстоятельство несправедливостью, но оно не более несправедливо, чем гибель огромных количеств сперматозоидов ради одного нового зачатия. В обоих случаях мы имеем дело с исключениями. Принято считать, что зачатие происходит в результате случайного слияния яйцеклетки со сперматозоидом, и это является чисто статистической случайностью. Тем не менее, здесь имеет место нечто большее, и искусственно повышая вероятность зачатия, мы, тем самым, не повышаем вероятность появления на свет жизнеспособного человека.

Мы непременно должны научиться отличать в действительности случайное рождение от рождения, являющегося настоящим формированием человеческого существа. Последнее является правилом. Когда это происходит, создается новый тип. При этом роль хелькдониса заключается в организации индивидуального паттерна воли. Он представляет собой подлинное ядро существа, но поскольку его источником является другое измерение, или другой мир, ему нет места в материальном существовании. Можно сказать, что он остается в необусловленном мире. Для него нужно подготовить место. Значительная часть нашей работы как раз и состоит в приготовлении места для вхождения нашей истинной индивидуальности, которая остается в своем собственном мире, пока мы не подготовим для нее место здесь.

Хотя паттерн воли и не участвует в нашей жизни, он определяет возможные формы наших действий, и более чем что-либо еще, определяет те ситуации, в которые мы можем входить. На самом деле, вопрос о пониманий типов был поставлен очень давно. Мы сегодня практически не знаем ничего об этом, поскольку привыкли жить жизнью личности,¹ и даже не чувствуем необходимости выяснить, кто мы есть на самом деле.

По этой причине, мир полон несоответствий, и лишь очень немногие люди чувствуют себя "в своей тарелке".

В древние времена, люди очень настойчиво, иногда, даже с болезненными усилиями пытались понять это. Люди еще не были подавлены механизацией, и осознавали необходимость понимать, а также находить время заниматься этим.

Третье описание является ключевым. Оно подразумевает раскрытие возможностей. Утверждающая, отрицающая и согласующая силы разделены, и, стремясь объединиться вновь, они порождают в нас действие. У нас есть возможность что-то делать исключительно благодаря отделению третьей силы.

Простейший случай джартклома, лежащий в основе возможности нашей трансформации, состоит в спонтанном пробуждении. Мы можем гулять в саду, затерявшись в своих ассоциациях, когда вдруг что-то происходит: у нас вдруг открываются глаза, и мы видим жизнь вокруг себя. В этот момент практически все чувствуют перемены в своем физическом состоянии. Человек чувствует, что пришел в себя, и растения, деревья и звери, которых не было, вдруг оказываются перед глазами.

Как это происходит? Мы сами не можем организовать все это. Мы даже не стремимся к этому. Мы только что были потеряны, а теперь нашлись. Постепенно мы учимся отслеживать и использовать такие шансы. Когда это случается с нами, мы можем работать. Когда мы спим, мы не можем работать.

Каждый знаком с такой переменой. У каждого ребенка есть опыт виденья, и перехода от невиденья к виденью; и у них есть чувство удивления, сопровождающее каждый такой переход. Большинству людей в последствии это наскучивает. Им это наскучивает, потому что они рассматривают такие моменты как возможность наслаждаться, и не понимают, что это возможность работать. Они считают, что вполне достаточно наслаждаться красотой окружающего. В случае же, если человек действительно связан с Работой, эти моменты пробуждают что-то еще, нежелание быть тем, кем был секундой раньше, жить в мире грез, потеряв связь с реальностью и с собой. В этом случае, перед нами открываются небывалые возможности. Именно с этой целью все и происходит.

Природа человека такова, что его сознание подвержено перепадам. Иногда оно скатывается до очень низких состояний, по сравнению с нормальным, а иногда поднимается до очень высокого уровня. Это тот способ, посредством которого человек получает возможности, но он должен научиться использовать их.

Более глубокий джартклом связан с совестью. Угрызения совести приходят без каких либо усилий с нашей стороны, и их не требуется заслуживать. Они порождают в человеке начало более глубокого восприятия, наподобие "страха Божьего", лежащего "в основе Мудрости".

Подобно этому, во время упражнений или медитаций нам открываются высшие миры, причем, совершенно неожиданно и непонятным образом.

Хархарх демонстрирует Вельзевулу разделение сил, а также слепящую вспышку света во время их воссоединения. Но он никогда не объясняет смысла всего этого. Ближе к концу книги, в главе об Электричестве, появляется его сын, Рахурх, и Гурджиев пишет, что его труды привели к дискредитации отца и даже к его позору. Горнахур Рахурх обнаружил, что чудесный аппарат его отца выдавал ложные результаты.

Хорошим примером искусственного джартклома служит упражнение "стоп".³ Если все происходит должным образом, в определенный момент мы, внезапно, начинаем видеть себя, качество нашего мышления и качество нашего состояния. Таким образом, происходит разделение между той частью нашей природы, которая неподвижна и способна видеть, и той ее частью, которая находится в движении и самостоятельно видеть не может. Этот момент может стать началом работы, но лишь наше понимание этого момента может определить, как мы распорядимся представившийся возможностью.

Слишком часто подвергаясь искусственному джартклому, человек впадает в зависимость от него. Через некоторое время он уже не может работать, пока кто-нибудь не возьмет на себя этот труд. Я знаю людей, которые специально ходили на собрания, где их всячески отчитывали, и, чувствуя себя в глупейшем положении, они думали, что укрепляют свое бодрствование. На самом деле, это совсем не так. В конце концов, они начинают чувствовать необходимость в том, чтобы их кто-то все время расталкивал, а, иначе, у них не возникает ощущения работы. Кроме того, по всей видимости, возможность естественного джартклома, до некоторой степени утрачивается.

Как я уже говорил, моменты пробуждения сопровождаются чувством долга. Давайте вернемся к тому примеру с прогулкой по саду, когда мы вдруг начинаем осознавать красоту окружающего. Нужно использовать наплыв этих эмоций - удивления, благодарности, любви к красоте, для укрепления собственного желания работать. Когда, в свое время, мы

Есть еще кое-что, о чем нельзя забывать, говоря о джарткломе. Люди привыкли считать, что "пробуждение" длится определенное время, и они даже рассматривают его с точки зрения длительности. Совершенно необходимо попытаться понять, что момент пробуждения внезапен и безвременен. Затем, остаются последствия. Возможно, за счет энергетического выброса, человек пребывает в более сознательном состоянии, но это не джартклом. Джартклом, в этом смысле, похож на молнию: молния исчезает мгновенно, но вы еще долгое время видите вспышку.

Человек может выйти из самадхи в том же самом месте и времени или в другом месте и времени, или просто проснувшись.

Важнейшие вещи, которые просто необходимо понимать, оказываются буквально на расстоянии вытянутой руки от нас, если, конечно, обращать на них внимание. Так, в качестве примера можно поговорить о воздухе. Что это такое? Воздух бесконечен: у него нет внутренней и внешней сторон, нет собственной поверхности и границ. Предоставленный сам себе, воздух и все его частицы движутся свободно. Бесчисленные миллионы частиц нашей атмосферы постоянно разносятся по всей солнечной системе, и такие же бесчисленные миллионы частиц попадают в нее со всей солнечной системы. Каким бы разреженным не был воздух, он сохраняет все свойства воздуха, даже если пространства между частицами будут в триллионы раз больше, чем обычно.

Все живое дышит, и все дышат одним и тем же воздухом. Воздух служит оплотом, или средой жизни. Он также является средой распространения звука и водяного пара, необходимого для нормального существования жизни. Без воздуха, на поверхности земли не могло бы быть воды, и, кроме того, мы не пережили бы солнечной радиации. Воздух отделяет переносимое от непереносимого, он поглощает непереносимое, а мы, в свою очередь, пользуемся полезными для нас свойствами. Благодаря воздуху, воде и солнечному свету голые камни превращаются в плодородную почву, основу жизни. При этом воздух служит средой для всего.

Воздух олицетворяет собой безграничную щедрость, безвозмездно раздавая себя всем. Все - большое и маленькое, необходимое и разрушающее, хорошее и плохое - все получает один и тот же воздух. Воздух может служить для нас символом безграничного и всеподдерживаюшего сострадания. Воздух и на самом деле является состраданием; он и на самом деле обладает теми качествами, которые мы часто приписываем ему, казалось бы, красноречия ради. Для этого есть гораздо более конкретные основания, чем мы обычно думаем.

Нас окружают духовные качества, но они не принадлежат существам вообще, и, тем более, таким существам, как мы. Они являются частью системы, обеспечивающей существование жизни.

Гурджиев часто употребляет термин "сознательный труд". Какой труд можно назвать сознательным, и что значит делать сознательные усилия? Все живое должно действовать. Так, растение должно врастать | корнями в почву и протягивать листья к солнцу. Для того чтобы жить, необходимо трудиться. Это не сознательная работа - это необходимое функционирование. Все живое вынуждено исполнять эти минимальные требования, и мы, в этом смысле, не являемся исключением.

В отношении себя самих, мы можем также сказать, что есть вещи, делать которые нас побуждает наша собственная природа. Некоторые из них относятся к подлинной работе, то есть к истинному выражению себя, или работе Сущности. Часть ее носит надуманный характер, причиной чего является внушаемость; что-то обусловлено социальной средой. Все это может свестись к рабскому труду, и в такого рода работе всегда есть элемент рабства.

Можно сказать следующее: когда мы видим, что что-то должно быть сделано, это означает, что мы становимся сознательными. Понимание того, что необходимо, и умение видеть, что необходимо, как необходимость, является первым условием сознательного труда. Только если мы делаем то, что должно быть сделано, просто потому, что это должно быть сделано эта работа может избавить нас от эгоизма. Если же мы зарабатываем себе награду, эта награда, так или иначе, будет связана с удовлетворением чего-то в себе, и, почти наверняка, это что-то будет иметь отношение к нашему эгоизму, или самолюбию.

Мы не осознаем инстинктивно разницу между этим видом работы, сознательной работой, и тем, что обусловлено необходимостью жить и поддерживать свое существование. Мы осознаем это исключительно в силу своей человеческой природы.'

На смену сеятелю приходит жнец, который, в свою очередь, также подготавливает будущее. Зерна не будут использованы непосредственно на поле; его поместят в амбары, а затем превратят в муку и, наконец, в хлеб. Во всех случаях плодами этой деятельности можно будет насладиться лишь в будущем. Почему это так? Все дело в том, что будущее представляет собой сферу творчества; оно определяется творческим процессом, в то время как настоящее погибает и сходит на нет. Чем ближе мы подходим к настоящему моменту, тем неизбежнее эта гибель.

В случае любой важной вещи, которая появляется в нашем мире, проходит определенное время, прежде чем появляются плоды, а на самые значительные события уходят сотни, а иногда и тысячи лет.

В то же время, мы должны безошибочно отличать один вид страданий от другого. Есть губительное страдание, причем, губительное, как по своим причинам, так и по результатам. Это относится, в частности, к страданиям от собственной злонамеренности, ненависти и осуждения других людей.

Другая причина губительных страданий заключается в сомнении,, что не так просто понять. Сомнения возникают, когда человек требует доказательств, отказываясь верить в то, чего не видел. Что лежит в основе этого? В основе лежит эгоизм и желание иметь то, чего еще не заслужил. Необходимо понимать, что такие сомнения являются грехом.

В этом мире мы всегда точно знаем, какой шаг мы должны сделать в каждый конкретный момент. Когда же мы начинаем размышлять о завтрашнем дне, пред нами встают разного рода вопросы и неопределенность, но, говоря: "Как я могу делать что-либо, не будучи полностью уверенным в завтрашнем дне?", мы предъявляем неоправданные требования. На самом деле, очень много людей страдает, недоумевая и агонизируя по этому поводу. На первый взгляд, такой подход может показаться вполне обоснованным, но, в действительности, это всего лишь потакание собственным слабостям и проявление эгоизма. Наше отношение к этому вопросу меняется коренным образом, когда мы понимаем, что сомнения являются причиной губительных страданий. Мы начинаем понимать, что уверенность не настолько необходима нам. Есть существенная разница между задаванием вопросов и требованием ответов. Мы прекрасно можем обходиться знанием того, что нужно делать в данный момент, без какой-либо уверенности в результатах и том, что будет завтра.

Третья причина губительных страданий заключается в собственничестве. Оно может порождать много разных форм страдания: боязнь лишений, потерь, а также собственнических отношений с другими людьми. Все, что связано с требовательностью, в особенности, в отношении себя и своих прав, приводит к необоснованным страданиям.

Кроме того, следует отнести сюда же самолюбие, которое, в своей наиболее распространенной форме, представляет собой просто жалость к себе. Очень много различных страданий доставляет нам излишняя забота о себе. Мы много страдаем от того, что не желаем страдать, и люди, не смиряющиеся с неизбежными страданиями, страдают в десять раз больше по поводу себя.

Все эти разновидности страдания не имеют под собой реальных оснований. Вполне вероятно, что именно это подразумевается под грехом. При этом следует отметить, что губительное страдание опаснее самооправданий, поскольку они могут, в какой-то мере, уводить человека от эгоизма.

Кроме того, существуют действительно неизбежные страдания, которые могут быть вызваны, например, болезнью, унижением и тяжелыми утратами. Эти страдания имеют под собой почву; они принимают ту или иную форму в жизни всех людей. Такие страдания могут быть трансформированы, что отличает их от бесполезных страданий, которые ни при каких обстоятельствах не могут привести к положительным результатам. Неизбежные страдания могут даже служить средством очищения нашей духовной природы.

В качестве иллюстрации можно вспомнить об Ахмаде Руфаи, основателе ордена дервишей Руфаи. Он прожил очень трудную жизнь, поскольку всегда подвергался гонениям за неортодоксальное толкование Ислама. Кроме того, он подвергал себя очень суровым аскетическим испытаниям. Однажды он сказал: "Я хотел попасть в Царство Небесное, и подходил ко многим воротам, но около них всегда была так много народу, что мне не удавалось пробиться. Наконец, я подошел к воротам, где никого не было, и мне удалось легко пройти через них. Это были ворота унижения". Очень легко воспользоваться унижением, если знаешь, как это сделать.

Страдания, вызванные болезнью, могут легко обернуться жалостью к себе и собственничеству. Люди могут пользоваться болезнью, и это большое безрассудство с их стороны. Подлинное страдание, когда человек близок к смерти, сильно отличается от этого. Каждый, кто был близок к смерти, по причине своей болезни, знает, что в это время дверь открыта. Когда я лежал присмерти, со мной произошло много того, что никогда бы не произошло, не будь я так болен. На самом деле, человек должен быть благодарен за такую возможность больше, чем за что-либо еще в своей жизни. Мне доводилось очень часто встречаться с больными раком. Это удивительная ситуация. Страдает не только сам человек, но и все окружающие, которым он небезразличен. Должен сказать, что я много раз убеждался, что эта болезнь не только разрушает организм, но и лечит душу. В страданиях, приносимых неудачами, унижением, болезнями, приближением смерти и тяжелыми утратами есть что-то, что может наполнить человека добрыми, и даже священным чувствами. Они могут дать надежду, веру, смирение и, прежде всего, любовь. Я помню человека, неспособного любить, и который был в ужасных отношениях со всей своей семьей. Умирая от рака, он стал смиренным и счастливым человеком, прекрасно ладившим со всеми близкими. Другой человек, которого я знал, вместе с внезапно свалившимся на него богатством, обрел массу пороков. Его участь, с точки зрения страданий, была ужасна, но, благодаря им, он смог покончить со всем злом в своей жизни.

В процессе развития этой странной болезни есть период ремиссии, когда можно либо забыть о том, что было открыто, либо действовать сообразно открытому. Это, как бы, своеобразная проверка, выявляющая, что человек будет делать.

Конечно, стремиться к этой разновидности страданий бессмысленно, с любой точки зрения. Оно открывает определенную дверь людям, и они могут суметь пройти через нее. Так или иначе, не слишком много людей толпится у ворот с табличкой "рак".

Давайте теперь поговорим непосредственно о преднамеренном страдании, поскольку, по всей видимости, собака зарыта именно здесь. Под преднамеренными страданиями подразумеваются те страдания, на которые идет человек, ради выполнения своего долга. Выполняя свой долг, человек должен совершать действия, которые могут, хотя и не обязательно, обернуться для него проблемами. Так, человек может сделать что-либо для пользы другого человека, будучи полностью готовым смириться с возможной неблагодарностью и непониманием, что, в итоге, может даже ухудшить его отношения с тем человеком, и чего бы не случилось, если бы он просто прошел мимо.

Мы можем увидеть все это в жизни великих Мессий. Давайте начнем с Будды. Вначале он шел по пути умышленных страданий. Вместе с пятью сподвижниками он решил покорить собственную природу при помощи сурового аскетизма. Это был путь атлета. По прошествии некоторого времени, он понял, что это не приведет его к свободе, и, следуя по этому пути, человек не избавляется от своих оков. Тогда Будда стал копать глубже, пока ни обнаружил причину порабощенности людей, и ни освободился.

Затем последовало искушение Мары. Мара сказал ему: "Ты достиг просветления. Ты теперь свободен, и тебе нет необходимости оставаться в этом мире, ты можешь наслаждаться совершенной свободой". Знающий эту жизнь, и что значит покинуть рамки существования, знает также и что это за искушение. Тем не менее, Будда ответил: "Нет, я должен свидетельствовать. Я должен поделиться всем этим". Мара попытался

убедить Будду в том, что ему ничего не удастся, и что люди не поймут его, но Будда не послушался. Он взял на себя задачу делиться своим пониманием с другими людьми. Будда прожил еще пятьдесят ужасно трудных лет постоянного труда. Его собственный сын отвернулся от него, а среди его последователей произошел раскол, поскольку некоторые сочли путь Будды слишком легким, и требовали более строгой дисциплины. Кроме того, его отвергли также и Брахманы, которым не понравилось его пренебрежительное отношение к кастовым привилегиям. Так все и продолжалось. В конце своей жизни, будучи уже стариком, бродившим от деревни к деревне, от города к городу, и помогавшим тем, кому это было нужно, он разделил свою последнюю трапезу с кузнецом Чундой. Будда сказал: "Дай мне трюфели, а рис и сладости дай другим". Затем, он вышел и закопал трюфели. Именно так все и должно было произойти.

Вся жизнь Будды после просветления являла собой пример сознательного труда и преднамеренных страданий. В то же время, он не был вынужден страдать. Он сделал свой совершенно свободный выбор, решив потрудиться ради будущего человечества, что и стало причиной его страданий. Это, впрочем, не означает, что Будда прожил невеселую жизнь несчастного человека. Напротив, у нас есть все основания полагать, что он был веселым и остроумным человеком, хотя и жил наполненной трудом и страданиями жизнью.

Мохаммед, Святой Пророк Бога, также следовал пути преднамеренных страданий. В начале своей жизни, он был очень удачливым молодым человеком, которого знали, как "надежного Мохаммеда". Затем, духовная сила привела его на Гору Гера, где в откровении он узнал, что должен будет проповедовать единство Бога. Тогда Мохаммед пришел в ужас. У него не возникало ни каких сомнений в том, что люди его отвергнут. Мохаммеда поддерживали только его жена Хадиджа и еще двое жен, тогда как вся Мекка, в то время, центр паломничества арабского многобожия, воспротивилась ему. В результате, Мохаммед был изгнан отправился в Эфиопию. Он потерял все, и в своих постоянных скитаниях все время наталкивался на непонимание и гонения. Лишь в последние годы перед смертью, с шестидесяти до шестидесяти трех лет, его жизнь, вроде бы, была благополучной. Вместе с тем, не следует забывать, что он потерял единственного сына, что очень тяжело пережить, и на него все еще сваливались трудности и болезни. С самого начала Мохаммед понимал, что работа, которую он должен был выполнить, принесет ему много бед. Следовательно, это было преднамеренным страданием.

Вряд ли мне нужно напоминать вам в этой связи об Иисусе Христе. Евангельская история повествует о страдающем человеке, хорошо знакомом с печалью. Он никогда не прекращал трудиться, где его принимали или отвергали, пока ни пришло время последней жертвы. Все это было известно заранее, и поэтому было преднамеренным.

То же Самое всегда происходит с другими высокоразвитыми духовно людьми. Гурджиев, в свою очередь, также провел жизнь в сознательном труде и преднамеренных страданиях ради будущего.

Необходимость в тех или иных действиях ради будущего, сопровождается также и необходимостью в людях, которые бы могли вынести стрессы, сопутствующие таким изменениям. Кроме того, требуется определенная подготовка. Об этом можно судить по жизни Христа, чья миссия началась, только когда ему было уже за тридцать. То же самое относится и к Будде, а Мохаммед начал свою проповедь почти в сорок лет.

Следует ли, в связи с этим, считать, что сознательный труд и преднамеренные страдания предназначены только для исключительных людей или их учеников, последователей, сподвижников и апостолов?

В наше время это уже не так. Потребности мира невероятно возросли, и встающие задачи не могут решаться несколькими людьми. Нужно много людей. Христос сказал, что урожай большой, а жнецов мало, и сейчас этот вопрос стоит даже еще острее. Урожай колоссален - все будущее человечества.

"Что же нам делать?" Не достаточно просто говорить: "Я хочу служить. Я должен быть способным служить". Совершенно недопустимо думать: "Я буду служить, когда мне это будет удобно", поскольку получается так, что нам приходится служить, как раз, когда нам меньше всего это удобно. "Бдите и молитесь, поскольку не знаете день и час, когда придет Сын человеческий". Мы должны уподобиться воздуху, позволить всему вбирать нас, отвергать себя полностью, позволять всему передаваться через нас.

Понимание собственной несерьезности может быть очень мощным источником энергии для нашей работы. Тем не менее, возможно, было бы неэффективно стараться преодолеть этот свой недостаток сходу; не могу сказать наверняка.

Кроме того, в дело может запросто вмешаться злая воля. Когда человек уверен, что выполняет определенную миссию, он часто считает препятствующих ему людей злыми, и думает о них плохо. По-настоящему чистые посланники никогда не попадают в эту ловушку. 

В. Христос сказал, что те, кто не против нас, те за нас. А как дело обстоит с теми, кто против нас? Каким должно быть наше отношение к ним? 

В. Сама по себе идея преднамеренного страдания довольно проста; трудно применять ее в повседневной жизни. Именно на этой стадии возникает много вопросов.

Ваши слова просто светятся истиной и содержательностью. Я получил колоссальное впечатление. Но все это внутри меня уходит на второй план, когда я думаю о том, что должен делать в этом мире. Как мы должны вести себя? Какие встают трудности? Каким должно быть наше отношение?

В. Не могли бы вы подробнее рассказать о том, как можно сохранять служение чистым, без заблуждений, сомнений, самоволия и прочих подобных препятствий?

Понимание сути страданий не делает нас совершенными, но мы уже добились многого, если не считаем страдание горем. Для того чтобы это могло быть так, необходимо развить внутреннее зрение, которое бы позволяло нам видеть реальное значение вещей. В конце концов, мы начинаем видеть принципы, а также необходимость страданий. Наконец, вы начинаете не в большей степени стараться избегать страданий, чем вы стараетесь избегать становиться на другую ногу при ходьбе. На духовном пути, радость и страдание сменяют друг друга, подобно двум ногам, и, в определенный момент, вы перестаете заботиться о том, какая "нога" сейчас стоит на земле. Напротив, вы понимаете, насколько неудобно все время скакать на одной ноге.

Время Тиклиамишианской (Шумерской) цивилизации, более или менее соответствует династическому периоду истории Египта. Это было временем разделения людей на касты и появлением среднего класса. По словам Гурджиева, именно тогда человечество разделилось на два потока, в результате "катаклизма, не соответствовавшего закону". В случае первого потока, люди попадают в бескрайний океан, из которого можно подняться до более высоких состояний бытия, под действием "циклонов". В случае другого потока, люди с грохотом перекатываются по порогам, и, в конце концов, просачиваются в поры почвы, принимая участие в возобновлении жизни. То, в какой поток попадает человек, зависит от того, обрел ли он свое собственное "Я" к началу ответственного возраста.

Что же это было за катастрофическое событие? Произошла фундаментальная ошибочная переоценка значения человеческой жизни. Что-то нарушается в людях еще до того, как они достигают ответственного возраста. Причем, Гурджиев здесь имеет в виду не эгоизм, а что-то, что мы делаем со своими детьми.

Можем ли мы согласиться с этой крайней точкой зрения, утверждающей, что человеческая жизнь коверкается образованием, которое является причиной того, что люди теряют души? Образование концентрирует все наше внимание на знаниях, и вообще не предает значения пониманию. Подвергая детей такому влиянию, мы предопределяем, что к началу взрослой жизни они теряют себя, становясь полностью зависимыми от внешних вещей - имущества, мнений других людей, внешнего вида и т.п. Другими словами, у них нет "Я".

Очень важно понять, каким образом, получается, что, считая духовный мир отражением материального, мы теряем возможность обрести сове собственное "Я". "Я" не относится к видимой самости, и, тем не менее, именно так все преподносится детям. Возможно ли возвращение к таким традициям воспитания, когда детей никто не побуждает лицемерить ради того, чтобы их заметили?

Относительно сравнения с двумя потоками, следует, наверное, сказать, что Гурджиев старался передать некую определенность в судьбе обладающих "Я". Однако образ "тихого течения среди бескрайних равнин" несколько осложняет понимание. Так или иначе, необходимо иметь в виду социальные последствия того, что большинство людей достигает ответственного возраста без собственного "Я".

Гурджиев пишет об общем психозе, которому подвержено человечество, а также о таких приспособительных методах Великой Природы, применяемых для поддержания "равновесия", как изменение частоты рождаемости и "ритма общей психики". В конце концов, он подводит читателя к выводу о главном социальном последствии: "жизнь человечества ... как должен констатировать каждый здравомыслящий человек, сегодня может протекать более или менее сносно, только если люди разделяются на хозяев и слуг. Почему это так? Почему следствием стало именно такое разделение человечества на два потока?

Сопоставляя жизнь людей, обладающих "Я" с жизнью людей, "Я" не имеющих, мы не должны путать этот вопрос с идеей совершенного бытия. "Я" - это начало. Если у человека есть "Я", это означает, что его жизнь будет развиваться в определенном направлении, но это не означает, что такой человек будет всегда действовать правильно. Против эгоизма гарантий не существует, и между разными людьми всегда найдутся отличия.

Необходимо понять, что проблема коллективного человеческого существования может быть решена, если каждый человек будет просто "самим собой". Возможно, как я уже говорил, понимание этого обстоятельства затрудняется образом широких равнин и непрерывного потока, который приводит Гурджиев в своей книге.

Человечество всегда пыталось выяснить, каким образом зародилась цивилизация в ее сегодняшней форме, и каковы следствия этого события. Все началось приблизительно 5,000 лет назад, во время образования городов-государств, в которых были гораздо большие скопления людей, чем когда-либо раньше. Тогда же появилась торговля и первые денежные системы. Следует ответить, что изобретение денег сконцентрировало внимание людей на видимых, измеримых ценностях, и вещи стали оцениваться не по их непосредственному практическому значению в нашей жизни, а с точки зрения какого-то эталона. Конечно, это может показаться вполне разумным новшеством, но оно увело внимание людей от первостепенных нужд человеческой жизни. Таким образом, был сделан шаг в сторону от жизни, и в людях начала укрепляться вера в существование внешних ценностей, оцениваемых с позиции выгодности, денег и имущества.

Люди стали приобретать узкие специальности. Вследствие этого, возникли государственные организации и правительственные системы, уводя внимание людей еще дальше от жизни. Как подсказывала Гурд-жиеву интуиция, и согласно сохранившимся преданиям, до того времени не существовало никакой социальной стратификации или разделения общества на касты. На самом деле, мы не располагаем сведениями о признаках социальной жизни ранее третьего тысячелетия до Р. X.

В следующем историческом периоде мы встречаем священнослужителей, которые рассуждали о духовных ценностях, используя терминологию материального мира, как будто их можно пересчитать в денежном эквиваленте, наподобие пищи, ножей или садового инвентаря.

У людей без "Я" есть пустота внутри, которая заполняется, либо собственной властью, либо чужой властью. Если кто-то говорит вам, что делать, и как вести себя, у вас возникает иллюзорное чувство безопасности, то есть, положение раба удовлетворяет жажду безопасности. Статус хозяина подменяет "Я", и пустота заполняется властью над другими людьми. На самом деле, хозяева и рабы находятся в одинаково затруднительном положении.

Вся беда в том, что сильный не может помогать слабому, не проявляя при этом власти. Такая ситуация постоянно повторяется в истории: власть во имя добра и оказания помощи. В Восточную Индию голландцы отправились с благими намереньями, принеся вместе с собой высокий социальный порядок и достаток; и все же, это были отношения власти и зависимости. При этом голландцы не могли понять недовольство местного населения. Такое положение вещей повторялось снова и снова. В идее о том, что благодаря помощи слабым со стороны сильных может образоваться хорошее общество, есть какая-то ошибка.

Бог не является чем-то посторонним для нас, другой, внешней Волей. Он не отделен от нас, и, тем не менее, каждый из нас независим и свободен. В связи с этим, те, кто обладает собственным "Я", не чувствуют себя ни лучше, ни хуже, ни выше и ни ниже, по сравнению с другими людьми. Им не нужно самоутверждаться, или, наоборот, подчиняться кому-либо, для того чтобы чувствовать себя "по-настоящему живыми".

Вместе с тем, с позиции проявления, у каждого в этом мире своя роль. Говоря об обществе без "хозяев" и "рабов" я отнюдь не имею в виду ситуацию, когда каждый делает одно и то же - пашет свое поле, строит свой собственный дом, печет свой хлеб и живет своей собственной уникальной и обособленной жизнью. Напротив, я имею в виду полностью согласованное общество, в котором у каждого есть своя роль. Важно то, что у каждого должна быть полная личная независимость, и независимость работы. Причем, это относится ко всему, даже к дарам духа. Как говорил Св. Павел, дары разные, но дух един. Это обстоятельство, как правило, остается без внимания, поскольку мы слишком привыкли смотреть на жизнь с позиции видимости и осязаемости. В эпизоде, о котором сейчас идет речь, Гурджиев подчеркивает неспособность людей видеть, что "Я" одинаково у всех людей. Именно это лежит в основе, например, лозунгов Французской Революции: равенство, братство и т.п. Впрочем, эти лозунги имеют значение лишь для тех, у кого есть собственное "Я". С точки зрения "Я", все мы свободны, равны, и можем обоснованно называть друг друга братьями и сестрами.

Если бы только мы могли понимать временность своих ролей, что они, как маски, которые мы надеваем и снимаем. В случае взаимоотношений хозяина и раба, хозяин отождествляет себя со своей ролью, считая, что у него есть на это право. Другое дело, если вы играете роль, просто потому, что пришел ваш черед, потому что так случилось, что вам пришлось занять это место.

Очень хорошо, если роли меняются, и нет каких-либо привязанностей в этом смысле. У меня нет никаких сомнений в том, что мы должны уметь переходить от роли учителя к роли ученика, и наоборот. Играя свою роль как можно лучше, не отождествляясь с ней, мы можем обрести свое "Я". Если же человек отождествляется со своей ролью, она занимает место его "Я", становясь ложным "Я". В этом случае, человек подменяет свою Индивидуальность эгоизмом и эгоцентричностью. Индивидуальность же, абсолютно не эгоистична, она не замыкается на нас самих и не имеет собственного центра.

Так, определенное количество людей, по крайней мере, некоторое время, может обладать единой волей. Секрет единства воли заключается в единстве взглядов. В свою очередь, единство взглядов позволяет волям узнавать друг друга, и становиться подобными единой воле. Тогда, они могут работать вместе, без какой-либо власти.¹

Гурджиев говорит о том, что мы "дети общего Отца". Это исключительно важное утверждение, и является одним из принципиальных положений Христианства. Как следует понимать то, что мы носим в себе нечто от Отца? При этом понятие "Отец" значительно отличается от понятия "Творец", так как творец создает вещи вне себя. Отец, Бог, вошел в нас. Если бы это было не так, слово "отец" не имело бы смысла. В то же время, поскольку Бог неделим, это означает, что Бог полностью входит в нас. Эту грандиозную мистическую тайну мы просто должны принять. Наш ум не способен постичь, каким образом мы можем одновременно быть, как индивидууми, с уникальной, индивидуальной волей, так и сопричастниками общей воли человеческого общества, или жизни, или даже воли Источника всего существующего, воли Бога.

Невозможно объяснить эту тайну логическим способом, не нарушив при этом ее целостности. Получается, что, либо человек обладает свободной волей, и тогда он не зависит от воли Бога, либо воля Бога присутствует во всем, и тогда человек полностью зависит от Бога, и мы возвращаемся к иллюзии зависимости и власти. К сожалению, мы слишком привыкли к слову "Всемогущий", и думаем, что Бог каким-то образом властвует над нами, и наша воля является чем-то зависимым. Это не так, но понять и осознать, что это действительно не так, очень трудно. Несколько легче понять и уважать индивидуальность других людей, и освободиться от потребности во власти или зависимости. Если же мы не видим этого в людях, то мы, значит, все еще смотрим на мир глазами органа Кундабуффер.

В конце книги, Гурджиев говорит, что, несмотря на то, что мы пострадали в результате "катаклизма, не соответствующего закону", и на то, что на исправление этой ситуации не хватило бы даже человеческой жизни и потребовалось бы гораздо больше времени, должен быть какой-то компромисс. Поэтому, мы должны учиться играть роль хозяев, с пониманием того, что мы не по праву занимаем это место. Если я играю роль вашего учителя, это не означает, что я выше вас, и что я занимаю это положение, потому что я что-то собой представляю, а вы - нет. Если бы я даже помышлял о таком, это бы означало, что я скатился назад, в состояние катаклизма и суждения по внешним признакам, то есть, например: я старше, и знаю то, чего не знаете вы. По вине катаклизма,

Эта замечательная работа выдающегося мыслителя, ученого, духовного учителя и самого талантливого ученика Г. И. Гурджиева представляет собой комментарии к первой серии, исключительно трудной для восприятия, знаменитой Гурджиевской трилогии "Все и Вся", являющейся без сомнения одной из важнейших книг, написанных в XX столетии. Еще при жизни Гурджиева, многие ученики Беннетта просили его разъяснить смысл трудных слов и, еще более трудных идей, содержащихся в этой книге. Сам Гурджиев просил Беннетта делать это как можно лучше, говоря, что он сможет рассказать то, что хочет только тем ученикам, которые внимательнейшим образом изучили "Рассказы Вельзевула".